Сегодня мы откроем глаза

– Она, – ответила Софа, присаживаясь, – была у стоматолога, и там чуть задержалась. Сказала, что будет минут через пятнадцать.

Она тоже заказала себе кофе, но уже другой десерт: шоколадный, пропитанный нежным и воздушным кремом, торт «Моцарт». Они разговаривали о Вене, о том, как оба ждут путешествия и перелета.

– Боже, мне даже не верится, – ее лицо просто светилось, – я уже говорила, что эти дни только и делаю, что узнаю информацию и ищу путеводители.

Девушка так увлеченно что-то рассказывала ему, как будто уже была в Вене, гуляла по этим узким улочкам, по таким же цветочным садам, как и у них в городе, здоровалась на неуверенном немецком с каждым продавцом или человеком, случайно с ней столкнувшимся.

Рей смотрел на нее, возможно, даже не слушая, а лишь любуясь. Как свои родители смотрят на детей, которые получили новую игрушку, на их бесконечную и воодушевляющую радость. С такой же любовью и Рей смотрел на Софу.

Часы уже показывали без двадцати минут два, а Оливии все еще не было.

– Наверное, мама паркуется, – попыталась найти объяснение Софа, перехватив взгляд Рея на часы.

– Я схожу в туалет и скоро вернусь, – сказал Рей, встав из-за стола.

– Хорошо, – ответила девушка, не поднимая головы от учебника истории Австрии, в котором она минуту назад показывала здание, на месте которого теперь красовалась гостинца – будущий дом для них на неделю.

Туалет располагался у самого входа в супермаркет, поэтому Рею пришлось спускаться. Съезжая на эскалаторе, он смотрел вокруг: кажется, вторник, рабочий день, но все равно тут много людей. Вот, например, из детской комнаты раздавался громкий смех, в пиццерии отдыхала молодежь, по магазинам прогуливались родители детей, которых первые так успешно сплавили аниматорам игровой комнаты.

Рей уже было собирался подниматься на второй этаж к Софе, но почувствовал, как его кто-то усердно дергает за рубашку.

– Дядя, дядя! – перед ним стояла совсем маленькая девочка, лет семи. – Помогите снять котенка, он застрял на дереве. Мама просила меня с ним погулять, а он убежал и залез на высокое дерево. А мама меня будет ругать, если я вернусь без котенка.

Ярко-зеленые, широкие, почти круглые глаза, были налиты слезами, причем такими чистыми, что их едва можно было заметить. Длинные каштановые волосы собраны в не менее длинную косичку, на конце перевязанную резинкой с цветком. Сама она была в бело-зеленом платье в полоску и в босоножках.

– Ну, пошли, покажи, куда он спрятался, – парню ничего не оставалось, как согласиться. И девочка побежала перед ним.

Рей же в свою очередь ускорил шаг.

На втором этаже в это время стояла уже не девочка, некогда игравшая с клубком, а прекрасная девушка. Она стояла и никого не трогала, и люди ее тоже не трогали, потому что не видели. Они наступали на шлейфы ее платья, которые разлились бесконечными реками во все стороны, а потом они как будто пропадали, превращаясь в пыль. Само платье серого цвета, намного бледнее, чем серый цвет ее глаз, только лиф был черным. Юбка платья разливалась, в прямом смысле слова, медленно, но верно поглощая каждый сантиметр под собой. Сама девушка была достаточно высокой и худой, но не болезненно худой, а стройной. Ее скулы и ключицы можно было увидеть издалека, настолько выразительными они были. Смерть смотрела не в пустоту, а на все сразу, при этом не уделяя внимания ничему в отдельности. Губы, веки, лоб – все в ней было расслабленно.

Рей уже почти вышел за двери, когда раздался взрыв. Уши заложило, потом начал отчетливо слышаться шум, за ним звон, потом крики и вой, и все по кругу. В спину ему что-то ударило, отчего он сразу начал падать. И уже в падении заметил, как эта маленькая зеленоглазая девочка, убегая, обернулась к нему, посмотрела прямо в глаза и скрылась.