Сегодня мы живы

Матиас подавился крошкой и закашлялся. Девочка постучала ему по спине, но это не помогло – пришлось выпить воды. Рене решила облегчить ему жизнь, не хотела, чтобы неспособность выговорить то, что следовало сказать, омрачила их последние мгновения. Он ответил, отведя взгляд:

– Дня через два или три.

Они решили прогуляться по лесу. Время у них было – Филибер появится только через час. Рене шла первой, не оглядываясь, и вдруг остановилась, чтобы сорвать цветок. Матиасу показалось, что он вернулся назад, в стылое декабрьское утро, тишину которого нарушали взрывы и карканье ворон. Он целился Рене в спину, потом она обернулась, подняла глаза, и он замер, не в силах выстрелить. Его словно парализовало, и только внутри все дрожало, он чувствовал, что падает с головокружительной высоты. Так бывает, когда человеку снится падение и он просыпается в самый последний момент, перед тем как разбиться. Матиас встряхнулся, а девочка все так же смотрела на него черными блестящими, как китайский лак, глазами, и взгляд этих жгучих глаз был спокоен. Он почти физически ощущал ток крови в сердце, венах и мышцах ребенка, видел, как стынет на морозе каждый выдох ее алых губ. От Рене исходило нечто несказанное, какое-то сверхъестественное и могущественное присутствие. Она – сама жизнь, и она смотрит на него так, как будто узнаёт, так, словно ждала его.

Не он решил не убивать Рене – она. В это мгновение он душой и телом принадлежал еврейской девочке в потертом пальтишке и дырявых ботинках, малышке с дерзким взглядом и статью королевы. Матиас не испытал сочувствия или порыва доброты. Он бы хладнокровно убил любого другого ребенка, но в Рене выстрелить не смог. Этот жест не обеспечил ему искупления, ни от чего не спас, но изменил необратимо.

Эпилог

«Аркадия» уже неделю плыла в Галифакс. Погода хмурилась, море штормило. Второй помощник капитана Дэвид Джонс, крепкий жизнерадостный валлиец лет пятидесяти, курил на задней палубе. Ему иногда удавалось перекинуться парой слов с бельгийцем, одним из немногочисленных пассажиров торгового судна. Джонса снедало любопытство. Страны по ту сторону Атлантики еще не открыли свои порты для иммигрантов, как же этот человек убедил капитана взять его на борт? Загадка… По его словам, он до войны был траппером и теперь возвращается в далекий морозный край – залив Джеймс. Может, и так. Странный тип. Кроме французского, хорошо говорит по-английски, но выглядит как пришелец со звезд и вроде бы умеет читать мысли.

Если бельгиец не в настроении и не желает общаться, он смотрит на вас странными светлыми глазами, так что дрожь пробирает, и вы оказываетесь на другом конце корабля. Дэвид так далеко уходить не стал, задержался у толстой двери, ведущей с палубы в коридор. Пассажир курил, облокотясь на леер. Когда дверь заскрипела, он обернулся, и его лицо просветлело. Второй помощник не видел, кто появился на пороге, но готов был поставить двадцать монет, что это девочка. Только она способна заставить так улыбаться загадочного охотника. Тонкий силуэт, гордая посадка головы, черные волосы развеваются на ветру. Бельгиец сказал, что она его дочь, и документы предъявил, но это брехня. Матросы держатся от странной парочки на расстоянии, но Дэвиду и капитану нравится их компания, хотя общаться или нет, решает траппер. Второй помощник не знает, что связывает этих двоих. Они не похожи, но в них есть нечто общее, этакая животная дрожь, свирепая энергия, редко встречающаяся в людях. Однажды Дэвид спросил, как они пережили войну, мужчина пожал плечами и ответил: «Какая разница? Сегодня мы живы».