Потом пошли посетители. А я оказывается популярен! И девочки-комсомолки приходили, и даже с отчётом о проделанной работе по подсказанным мною направлениям; сослуживцы, волею судьбы оказавшиеся в городе; даже один парторг, из тех, что награждал меня именными портсигаром и флягой. Приходила Мария Фёдоровна, мама Миши, которого я окрестил разом и Перуновым, и Кадетом. Она похорошела за это время. И была мне очень благодарна за сына. Настя-Ангел теперь жила с ней. Куда делся Бородач, дед Насти, она не знала. А вот Миша-Кадет поехал учиться куда-то на Урал в артиллерийское училище. Офицером, т.е. командиром, будет. Мария Фёдоровна не уставала благодарить меня за Мишу. И что в живых сохранил, и что я (как оказалось) настоящего человека и офицера воспитал. Обещала, что благодарность её не будет знать границ.
- Мария Фёдоровна, не надо, ей Богу! Я тут совсем ни при чём. Это вы его таким родили и воспитали. Я лишь держал его подле себя и эксплуатировал в своих интересах. Я его даже не жалел. Он в атаки на танки ходил и лично сжёг один танк по моему приказу. И в штыковые атаки ходил со мной вместе. В одной атаке и ранен был.
Мария Фёдоровна побледнела:
- Он мне ничего не говорил.
- В следующий раз внимательно осмотрите его руку. Там след штыка. Всё уже зажило. А вот за девушкой приглядите. Приглянулась она Мише, как мне показалось.
Мария Фёдоровна кивнула:
- Он ей и мне обещал венчаться на ней. Как с учёбы вернётся. Как раз ему совершеннолетие наступит.
Именно венчаться, командиров называла только офицерами. Привычка? Старая закваска?
Мы ещё поболтали. Вообще-то, в госпитале было ужасно скучно. Я лежал один в маленечкой палате без окна, бывшей, наверное, когда-то подсобкой. Кормили не очень хорошо. Я поправлялся, аппетит рос, паёк - нет. Возмущаться было глупо - вся страна голодала. Мои гости подкармливали меня, кто чем мог. Надо было поправляться и возвращаться на фронт - там кормят лучше. И я стал заниматься. Йгой или как там назывался комплекс, которому я обучился в юности. Всё время быстрее пролетало. Да и надо было восстанавливать тело. А там и истерзанные сознание и душа подтянуться.
Всё шло нормально. Мне сняли гипс с ноги, стал растягивать одеревеневшие связки и мышцы ноги. А потом однажды пришли четверо здоровых мужиков в форме НКВД, с автоматами (почему-то не с привычными ППШ, а с ППД) и предписанием. Пришлось ехать с ними. Хорошо хоть они догадались мне одежду привезти. И обычную, и теплую. А что? С них станется, они и в пижаме на мороз потащат! Форма была общевойсковая, моего размера и роста, но бывшая в употреблении. Дырки от пуль и осколков были заштопаны, всё выстирано.
Против лома нет приёма. Оделся и поехал с ними.
Узник
(1942г.)
Ехали сначала на машине. Долго, нудно. Молча. Потом погрузились в самолёт. Там мне дали тулуп до пят и тёплую шапку. В такую же спецовку облачились и мои конвоиры. В самолёте я выбрал угол с мягкими брезентовыми мешками (почта, наверное) и лёг на них. Оглушительно взревели моторы, самолёт покатился. Затрясло нещадно. Пришлось сесть, чтобы не скатиться от тряски на пол. Полетели. В воздухе трясло тоже сильно. Иногда мешки из-под меня вместе с самолётом за мгновение ухали вниз, а я позже догонял их. Это было больно. От всего этого меня сильно растрясло и я потерял сознание. Когда очнулся, оказалось, что меня пристегнули какими-то ремнями к каркасу самолёта. Я спокойно опять отрубился.
Судьба Голума.
(наше время)
Ничего лучше придумать не получалось. Поэтому стоял и ждал. По воскресеньям Отмороз, изрядно нагулявшись, уезжал почему-то в тот дом. По этой дороге. И если обычно с ним была полная машина приятелей и девок облегченного поведения, то в эту деревню он ездил исключительно в сопровождении одного охранника. Он же - водитель. Было очень интересно, что же это там за дом, куда он ездил, но там забор с колючкой, охрана, видеонаблюдение и полноценный периметр. Моя пятая точка прямо вопила, что к этому периметру лучше не подходить. Даже смотреть на него пристально не надо.
Вдали маякнули фары. Едут. Я заглотил две таблетки чудо-химии, запил, завёл мотор. Этот скутер я угнал давно. Он был большим и тяжёлым. Все провода к свету перерезал, чёрной краской закрасил желтые полосы (он был чёрно-жёлтый). У меня даже приборная панель не светилась.
Сердце стало биться чаще, мир перед глазами вздрогнул, пальцы стало покалывать - таблетки стали действовать. Этот препарат используют в войсках. Уколотые подобной дрянью даже с выпущенными кишками рвуться в бой. И никакого болевого шока, никакой усталости пока действие химии не закончится. Зато под этой химией могу перевернуть автобус. Спину и позвоночник порву в лоскуты, но переверну.
Паркетник Отмороза приближался. Когда он пересёк нужную мысленную линию, я выдавил газ на полную. У этого мопеда не только вес больше, но и объем двигателя утроен. Фактически, это уже байк. Мотоцикл.