- Это - я забираю. Будет моей лебединой колесницей.
- Тогда уж лодкой Аякса, - кивнул Чекист.
Блин, уел меня. Я не знаю, что это значит. Увидев моё затруднение, докторша пояснила:
- На ней души умерших перевозят в царство мертвых.
- А, нехай так и будет! - махнул я рукой.
Повернулся к Чекисту:
- А давай их по быстренькому допросим? Что-то давненько я не едал человеческого мяска!
Чекист заржал в голос, махнул рукой:
- Да нам и самим там маловато будет. Голодными останемся.
Хороший он мужик, этот Чекист. На лету всё схватывает. Мне опять повезло на него? Или эти "везения" мне устраивает чья-то заботливая рука?
Ладно, всё это лирика, а она - терпит. Позже. А вот война - не терпит. Пора и ехать. Вот и остатки моего комендантского взвода погрузили пленных в пробитого в двух местах Кирасира и отчалили. И нам пора оставить эту истерзанную высотку, покинуть измочаленные сады и руины посёлка.
- Громозека, ко мне!
- А что не "к ноге!"? - спросил Громозека, открывая дверь ленд-лизовского БТРа.
- Ну? Разберёшься?
- Да как два пальца обо... об асфальт! - и обратно нырнул в недра БТРа.
- Мадам! - я протянул руку, чтобы помочь залезть доктору. Но, она, фыркнув, сама влезла в бронекоробку.
- И он сказал: "Поехали!", и махнул рукой, - возвестил я, усаживаясь на обтянутое кожзаменителем сидение.
- Это откуда? - спросил Громозека, запуская двигатель.
- От верблюда, товарищ Пеньков, от верблюда. Разбуди меня, как приедем, лады?
- Угум! Но-о, пошла, родимая!
Приплыли!
Паника на переправа через Стикс.
На переправе через реку мы застали панику. Народ ломился через мост, давя друг друга. Довольно неплохие укрепления предмостного плацдарма были брошены. Крики, стрельба, вой снарядов и взрывы. Эх-хе-хе! Опять то же самое. Ну почему люди не хотят жить головой, почему их судьбу решают их задницы?
- Стреляй! - приказал я докторше. А кому ещё? Громозека за управлением этой заокеанской колымаги, в бронерубке только мы вдвоём.
- Куда? - не поняла она сначала, а потом дошло:
- Нет! Не заставляй меня!
- По паникёрам и предателям - огонь!
Крупнокалиберный американский пулемёт протянул струю огня от нашего БТРа к давке на мосту, сметая тела людей в реку, разрывая их на части.
- Я вас, блядей! - орал я так, как ещё никогда не приходилось, - Всех тут положу! Паникёры сыкливые! Предатели позорный! Изменники подлые!
Я залез на крышу отделения управления, встал в полный рост. А стрелок пулемёта в голос ревела, потом бросила пулемёт, метнулась куда-то в угол, забилась там мышкой. Тяжело тебе? А мне, думаешь, легко? Это я, а не ты, я их расстрелял. Я. И от этого в груди стал расти вакуум. Но! Иначе - никак! Империческим путём установлено - иначе не работает. Этих, обезумевших от ужаса, превратившихся в скот, по-другому - не остановить. Не вернуть им способность мыслить. Только расстрел части паникёров прочищает им мозги, возвращает им возможность думать. Не я это придумал. И не хочу этого делать, но как иначе?
А у них была возможность избежать подобной судьбы и избавить меня от этого бремени - сохранить рассудок и честь - встретить врага лицом, а не спиной.
- Стоять! Назад, сукины дети! В окопы, мрази! Зачинщиков ко мне! Быстро! - продолжал орать я.
Толпа отхлынула от моста. Твою дивизию, опять сработало! Ну, почему их надо стрелять, чтобы они стали людьми, а не скотом безмозглым?
В толпе началось какое-то броуновское движение, из топы стали выталкивать ко мне совсем уж мерзостных субъектов.
- Арестовать! - орал я, - К обрыву их! Сформировать расстрельную команду!
Толпа их била, волокла к берегу, ставили в ряд напротив толпы. Грянул залп. Поставили ещё ряд, ещё раз грохнули.
- А теперь - в окопы! Вы понимаете, что вы натворили? Это же измена Родине? Понимаете? Измена! Родине! Я надеюсь, сегодняшнего урока вам хватит? И в следующий раз вы сами разберётесь с паникёрами и падлами-изменниками? Давай, мужики, занимайте окопы! Немец бит нами сегодня, но не добит! По местам!
Толпа стала таять в темноте. Я сполз по броне на горячий капот БТРа. Руки Громозеки подхватили меня. Как ребёнка, он отнёс меня в броненутро ленд-лизовского аппарата.
- Поспи, командир, - буркнул он.
Я лежал на свёрнутом брезенте. Докторша сидела в другом углу, сжавшись в комок, уставившись невидящим, немигающим взглядом в одну точку. Эх-хе-хе!
Будь проклята война! И все её зачинщики! Разве она должна была заниматься массовыми казнями? А я? Разве я должен был? Она должна лечить людей, я - чинить дорогу. А вот крошим с ней из пулемёта своих соотечественников, вся вина которых заключалась в нестойкости их психики.
А ведь завтра они снова побегут. Они бежали от немца до этого моста, сегодня пытались сбежать от моста. Как увидят вживую танки с крестами - опять побегут. От немца или к немцу, сдаваться.