Сегодня – позавчера. Испытание сталью

Капитан сидел с остановившимся, задумчивым взглядом, молча жевал. Так же молча взмахнул рукой, потом кивнул подскочившему бойцу. И всё это даже не поворачивая головы и не изменяя направления взгляда. Прожевав, он в той же задумчивости достал из кармана штанов не первой свежести платок, вытер рот, убрал, кивнул:

— Благодарю за угощение. Майор, а это тебя Медведем кличут?

— Меня не кличут. Я не собака. За глаза, и правда, Медведем называют. Ребята ещё прошлым летом окрестили. Так и прижилось.

— А это не про тебя в «Красной Звезде»? — Капитан достал из нагрудного кармана сложенный многократно вырез газетного листка.

Вырезки были не из одной газеты. И не только про меня. Но, несколько статей точно про мой полк. Вот она — слава! Кто из живущих не хочет хвалебной заметки о себе в центральной прессе? И я хотел. А теперь читал про себя, как про героев-панфиловцев, но кроме любопытства — ничего не ощущал. А когда дочитал — наступило разочарование. Нет, не статьями военкора — он всё сделал верно. Преувеличил, конечно, безбожно, но — так надо. Разочарование наступило от опустошённости. Ещё одна тайная мечта сбылась, а на душе — пусто. Нет удовлетворения.

— Да, капитан, это про меня.

— Что-то ты не рад.

— Верно ты подметил. Знаешь, наверное, каждый мечтает, может быть тайно, увидеть очерк о себе в московских газетах. И я где-то в глубине души хотел этого. И вот я увидел. И знаешь что?

— Не знаю. Что?

— Ничего. Пусто. Нет удовлетворения от сбывшейся мечты. Значит, пустая была мечта. Напрасная.

— Просто ты изменился. Повзрослел. Вот и стала мечта пустой. Другое для тебя стало важным.

Это сказала моя докторша, которая уже несколько дней вела себя как тень отца Гамлета, старалась быть незаметной. Я с удивлением повернулся к ней. Потом улыбнулся и манерно поклонился, правда, одной головой:

— Благодарю. Твоя наблюдательность многое объяснила, красавица. То же и с наградами. Как я хотел орден! Чтоб как у деда! А как дали — он мне в напряг. Не потерять бы — драгмет всё-таки! А потом ещё и ещё награды. А смотришь на них — побрякушки. А это — неправильно. Награды — признание Отечеством заслуг перед народом, это надо ценить, а у меня как-то не получается. И со званием так же. Я хотел быть командиром. А стал комполка и за голову схватился.

Дружно ржали.

— А теперь чего ты хочешь? Что тебя порадует? — спросил капитан, когда успокоились.

Я задумался на миг:

— Трупы врага. Много трупов. Костры из танков. Флаг красный над Берлином. Вот чего хочу! А радует — что они живы!

Я обвёл рукой своих спутников.

— Мой первый комбат. Комбат-батяня, Ё-комбат, фундаментальный мужик, сказал однажды, что он не считает убитых врагов, но точно, до человека, ведёт учет всех своих убитых пацанов. И сказал, что все они приходят к нему ночами. И идут мимо него строем. Теперь я его понимаю. На днях мимо меня промаршировали парадной коробкой в рай и мои.

Все переглянулись. Взгляды их изменились. Повисла тягостная тишина. Я встал, вылез из БТРа, натянул рубаху на тело, хоть и было жарко.

— Красавица, пойдём, пройдёмся, ноги разомнём.

Докторша была удивлена, но вышла, сходя с брони, опёрлась на мою руку, стала оправляться. Я с улыбкой смотрел на её прихорашивания.

— Отвернись, — попросила она.

Я развернулся и пошёл. Она меня нагнала и пошли рядом. Молча. Я иногда отклонялся от прямого маршрута, срывая скромные по своей красоте летние полевые цветы. Она искоса поглядывала на меня. Её воронёные волосы отливали на солнце. Набрав небольшой букет, я преградил ей путь, встал на одно колено и склонил голову:

— Прости мне мою грубость, слова мои были тебе обидны и тобой не заслужены. Они были поспешными и сказанными в сердцах, были лживы. Я сожалею, что уязвил тебя.

Она взяла букет, моргнула разом помутневшими глазами, спрятала лицо в букете. Зря. Не пахнут придорожные цветы ничем, кроме запаха пыли. Она вдруг встала на колени передо мной, подняла ладонями моё лицо, чтобы увидеть глаза:

— Я не осерчала на тебя. Даша мне сказала, что ты хотел оттолкнуть меня, чтобы защитить. Ты считаешь, что лучше не сближаться, чтобы не терять?

— Уже нет. Думал.

— Твой тост?

— Да. Если нет дорогих сердцу людей — зачем жить?

— Вставай. Увидят.

Мы поднялись и дальше пошли. Я ей подал свой локоть, она взяла меня под руку.

— А Даша?

— Я её больше не увижу. Даже если буду искать.

— Жаль. Мы подружились.

Странный они народ — бабы. Только что я ей сказал, что мне была не безразлична другая, тем более, она не глухая и не слепая — была там, всё видела и слышала — Даша та ещё крикунья. А они — «подружились»! И где ревность? Соперничество? А обида, что обратил на неё внимание только после того, как не стало возврата к другой? Что это — мудрость, хитрость или глупость? Равнодушие? Расчёт? Блин, что за племя это, бабы, никогда не просекаешь их мотивации!

Ходили, прогуливались, вели непринужденный разговор ни о чём — «о погоде и молодёжной моде». Пока не запылил ЗиС.

— Вести, — выдохнул я.