Сегодня – позавчера

– А ты по-русски-то умеешь писать?

– Я закончил полную высшую школу. Все одиннадцать лет учился.

Он был горд собой. Тут не гордиться, а плакать надо!

– Вот и пиши. По-русски пиши. Листы там я видел, ручки тоже. Всё, что мне рассказал – пиши.

Я спрыгнул и закурил с горя. Шёл я рядом с повозкой – ходьба пешком мне всегда помогала успокоиться и «дефрагментировать» мысли, навести в голове порядок. Я поравнялся с осунувшимся Антипом.

– Вить, – тихо позвал он меня, – неужели это правда?

– Может быть, Оскальдыч, может быть.

– Но это же ужасно!

– Согласен, брат, ужасно.

Тут я понял, что если на меня, видевшего иную реальность, рассказ Я-2 произвёл такое впечатление, то у местных – вообще разрыв мозга. Так они и руки опустят.

– Понимаешь, брат, будущее оно же не постоянно. Оно вариативно.

– Не понял я тебя, Витя, – честно признался Антип.

– Каждую секунду каждое наше действие, каждый поступок или отсутствие поступка влияет на будущее. Например, этот насильник сказал, что генерал Жуков погиб.

– А кто такой Жуков? Это тот, что японцев побил?

– Тот самый. Жуков этот никогда не терял самообладания. Он чересчур самолюбив, жесток и своеволен для этого. Вот представь – нет Жукова, немец ударил, прорвал оборону, нарушил связь и управление, как обычно. Наше командование растерялось. На сутки, не более, но растерялось. А потом стало спасать войска, отводя дивизии для выравнивания фронта. Вот за Москвой и выровняли. А немец в московских узких кривых улочках застрял. А теперь представь, не исчез Жуков. Немец прорвался. Но он не растерялся – для него это не впервой за эту войну, да и за прошлую, хотя всё засекретили.

– А ты откуда знаешь, если засекретили?

– Я знаю людей. И в драке не раз бит. Если неожиданно ударить в слабом месте большими силами – прорыва не избежать. И это есть и будет всегда. Не отвлекай. Так вот, Жуков не растерялся и приказал окружённым войскам не прорываться к своим, а встать намертво и лечь, где были. Маневрировать, но не бросать тяжёлое вооружение. Он пожертвовал сотнями тысяч бойцов и командиров, целыми армиями. Это жестоко. Бесчеловечно. Но! Прорыв обороны ничего врагу не дал. Пехота их по грязи не успевала подтягиваться за танками, а танки не могли оторваться от наших частей, вцепившихся в них, повисших на них, как собаки виснут на медведе, пока не задавят. А танки без пехотного и воздушного прикрытия – мишень. Ты видел это там, у моста и полустанка.

– Это да! Славно мы их расчекрыжили.

– Темп наступления немцев упал, а там дожди, слякоть, грязь. С дорог не сойдёшь, а дороги можно перекрыть даже небольшими силами. Наш батальон новобранцев на двое суток блокировал переправу танкового корпуса и вывел из строя больше батальона танков. А на хвосте корпуса висели, умирая, наши окруженцы. Поэтому он выходил к мосту потрёпанными кусками. Из боя – прямо на нас, опять в бой. Надолго их хватит? А там, перед Москвой, готовится новая линия обороны, подвозятся свежие части. Москву не сдадим. А в годовщину Октября по Красной площади пройдёт парад. Жертвы не будут напрасными.

– Хорошо бы.

– Так и будет. Я в это верю. И ты верь. И мы победим. А лет через двадцать в космос полетит русский пилот с каким-нибудь обычным русским именем и героической летающей фамилией. Юра Гагарин, например. Или Коля Воробьёв.

Я-2 рассмеялся:

– Циалковского вы начитались, господин офицер!

– Заткнись, пока зубы целые. Жопе слова не давали. Тебе задание было писать, а не трендеть. Ещё слово скажешь – рот зашью, как прохудившийся сапог. Понял?

Тот молча кивнул. Я был в ярости.

– Ну, – прорычал я Антипу, – ты кому веришь, мне или ему?

– Тебе хочу верить. А он оттуда.

– Тьфу, чума на твою старую, бестолковую башку. Будущее не определено.

– Кроме влияния личности на ход истории, – встрял Я-2, – есть объективные неизменные предпосылки и…

Я ударил его по губам сапогом прямо с земли. А что, зря разве я боем ногами владею? Заткнул я его основательно.

– Объективные предпосылки иногда сталкиваются и приходят в неустойчивое равновесие. И в такие моменты и меняются судьбы народов и человечества.

А про себя подумал: «Вот почему судьбоносным переломом в войне Сталин и Жуков считали не Сталинград и Курск, а Москву. Им изнутри чувствовалось это. И эта же “точка бифуркации” парализовала волю других, менее волевых личностей. А после нашего контрудара подобная апатия парализованной воли овладела немецкими генералами. Ага, а такое уже было! Участники Цусимского сражения описывали сходные ощущения. Но не было среди них Судьбоборцев».

– И в такие моменты люди, истинно Великие люди, Судьбоборцы, способны толкнуть чашу весов в нужную им сторону. И «объективные неизменные предпосылки» начинают работать на них. И попробуй сказать ещё слово! У нас тут демократии нет! У нас война!

Мы шли с полчаса молча.

– Антип, а какое сегодня число?

Антип почесал затылок, вспоминая.

– Слышь, ты, недоразумение. Парад Октября в сорок первом году был?

– Нет. Уличные бои уже вовсю шли.