Сегодня солнце не зайдет

Лена побрела по воде вслед за Егорушкиным. Вскоре они дошли до почти совсем пересохшего ручья и свернули в его русло, стараясь ступать в тоненькую струйку бесшумной воды, чтобы она замыла их след. И тотчас наткнулись на плетень, которым предусмотрительные пограничники перегородили ручей.

— Наших не проведешь, — довольно кивнул Егорушкин. — М-да. Давайте-ка я вас переправлю. — Он обхватил Лену за талию, легко оторвал от земли, пронес над высоким плетнем. — В воду ступайте.

Лена шлепнулась на пятки, разбрызгивая струйку, и чуть не упала. Подумала изумленно и уважительно: «Здоровенный какой, во мне шестьдесят килограммов с мешком».

— Ну-ка, помогите, — прошептал Егорушкин. — Плетень бы не сбить. Наших не обманешь!

Лена протянула ему руки с той стороны плетня.

— Стойте крепче, — прошептал Егорушкин, оперся о ее плечи крепкими ладонями и, подпрыгнув, перебросил свое тело через плетень. Одна нога его ступила на песок.

— Черт, — выругался Егорушкин, наклонился, стер след и даже подул на него. — Пошли.

Они двинулись вверх по ручью, по узкой струе воды. Кругом стояли темные притихшие сосны и неодобрительно перешептывались, шурша иглами. Впереди шел Егорушкин, всматриваясь во тьму, Лена дышала ему в затылок. И когда он внезапно остановился, она наткнулась на него.

— Так не ходят, — сказал Егорушкин тихо. — Надо интервал держать.

— Хорошо.

— Попробуем перепрыгнуть песчаную полосу. Вот здесь, где поуже.

Лена кивнула. Егорушкин снял с плеча мешок, сунул ей в руки. Легко прыгнул к ближайшей сосне.

— Кидайте.

Лена бросила ему мешок и, когда он подхватил его на лету, прыгнула сама.

— Однако вы ловкая, — сказал Егорушкин.

— Да и вы не промах, — прошептала Лена.

Они прислушались к говору сосен.

— Кстати, как вас зовут? — спросил Егорушкин.

— Агент двадцать два-тридцать три. А вас?

— Анна-три-сорок-двадцать четыре.

Они засмеялись тихонько.

— А если серьезно?

— В детстве меня звали Леной.

— А меня Женей. Будем знакомы.

— Холодно, — сказала Лена.

Егорушкин присел на корточки у сосны, развязал мешок, достал одежду.

— Одевайтесь. Еще плащи есть.

— Отвернитесь, пожалуйста, мне надо выжать купальник.

— Хорошо, — сказал Егорушкин и ушел за сосну.

Лена выжала купальник и оделась.

— Готовы? — глухо спросил Егорушкин.

— Готова.

— Тогда пошли. Надо отойти как можно дальше от берега.

Они шли лесом по мягкому настилу из опавших сосновых игл. Иногда под ногами коротко трещала сухая ветка. И каждый раз Лена вздрагивала, словно она была и в самом деле чужая на чужой земле и все кругом, даже сухие ветки, было враждебно ей. Ее охватил азарт, она даже дышать старалась потише. Так бывает с заигравшимися детьми. А разве она и Женя Егорушкин не походили сейчас на играющих в удивительную игру детей? Вот они крадучись пробираются незнакомым лесом. И звезды, проглядывая сквозь кроны сосен, уже не кажутся беспечно трепетными, они смотрят со своей немыслимой высоты настороженно, будто в крадущихся людях и для них таится опасность. Словно могут эти люди влезть на дерево, достать до звезды и — чем черт не шутит! — упрятать ее в свой мешок.

А сосны, они словно нарочно вытащили из-под земли жесткие корни, так и суют их под ноги. Надо было надеть башмаки, а не босоножки. Ведь знала же, что не по песочку ходить придется.

Егорушкину лес казался привычным, таким же, как на своей заставе. И о звездах он не думал, и спотыкался меньше. Шагать в ночи — привычное дело. Служба. Шагать, подмечая все, что вокруг. Запоминая, сопоставляя. Вот старый пень расщеплен топором. Верно, приезжали на рыбалку и искали личинки короедов. На них в мае хорошо язь берет. К шуршанию сосен примешался шум листвы. Впереди низинка? И верно, через несколько шагов потянуло прохладой.

Перешли ковер из мягкого мха, поднялись снова.

— Не устали? — обернулся Егорушкин. — Скоро светать начнет.

— Нет-нет…

И они все шли и шли, а шум моря позади становился все невнятнее и наконец совсем растворился в тишине ночного леса. Лена и не заметила, когда он исчез.

А потом небо побледнело, и звезды стали гаснуть одна за другой. И словно бы от них, пока они сверкали, исходило тепло, потому что вдруг похолодало, и Лена почувствовала озноб.

Егорушкин то ли угадал ее состояние, то ли тоже почувствовал этот предутренний холод. Он остановился и достал из мешка два солдатских плаща.

— Завернитесь-ка.

Лена закуталась в плащ, но он был пропитан той же сырой прохладой, что и воздух вокруг, и земля, и примолкшие, насторожившиеся сосны.

— Он, собственно, не для тепла, — пояснил Егорушкин. — Он от собак. Когда собака на вас кинется, стойте на месте, дайте ей вцепиться в плащ.

— Собака? — испуганно спросила Лена.

— Разумеется, в поисковой группе будет служебная собака.

— Понятно.

— Если от нее убегать или отбиваться, она и в горло вцепиться может.

— Да? — Лену трясло, не то от холода, не то от того, что она отчетливо представила себе, как на нее набрасывается здоровенная овчарка.

— Ого! Однако вас пробрало росой, — сказал Егорушкин сочувственно и откинул полу своего плаща. — Идите-ка сюда. Ну, что ж вы?