Сегодня в моде пиликены

– Дед отличался честностью и порядочностью. Когда я предложил ему деньги вперед, он отказывался, но я сам настоял. Знаете, у меня скоро отпуск, хочу привезти отсюда подарки. Вышитые тапочки у меня уже есть, нерпичья шапка тоже, вот только остались пиликены, а они нынче в моде. Неужели он так ничего и не оставил? Посмотрите, пожалуйста, хорошенько.

– Хорошо, посмотрю, – обещала Эмуль.

На этот раз не надо было диктовать руке. Она сама уверенно повела резец, и Эмуль делала лишь одно усилие – не упускала розовое и гладкое лицо наблюдателя, который силился изобразить сочувствие и смущение.

Остальные пиликены были похожи на первый как две капли воды. Под конец Эмуль уже не пользовалась резцом, а поставила бормашину и обтачивала божков с помощью крутящейся фрезы.

Прохоров был очень доволен. Он долго вертел в руках пиликены, цокал от удовольствия языком.

– Я не ошибся, когда заказывал вашему деду пиликенов. Какие выразительные рожицы! Сразу видна рука большого художника. И никакого тут примитива нет! Это по существу самый честный взгляд на мир.

Но Эмуль плохо слушала наблюдателя, на душе у нее было легко и светло от мысли, что она защитила память деда и вернула его долг.

Придя с работы, Эмуль застала отца за дедовским рабочим ящиком. Рочгын держал перед собой разрисованный моржовый клык, и что-то новое, необычное появилось в выражении его лица.

– Боюсь, что за него много не дадут, – задумчиво проговорил отец. – Ничего особенного, выдающегося. Просто жизнь… Да, не умел соображать дед, не умел идти в ногу со временем. Когда другие осваивали новые темы, он все резал охотника на тюленя да зверей. Гоголя сделали из моржового клыка, а дед оленя полировал! А что нарисовал Куннакай на моржовом клыке? Не знаешь? Взятие новых обязательств на звероферме. Вот что значит идти в ногу со временем!.. А это, – Рочгын пренебрежительно пожал плечами, – в лучшем случае годится на премирование уходящего на пенсию. Да, много не дадут…

– Ты хочешь продать этот клык? – спросила Эмуль.

– Да, – ответил Рочгын. – Что он будет без пользы лежать в ящике? Глядишь, рублей двадцать за него дадут.

– Отец, не продавай! – взмолилась Эмуль. – Я лучше тебе наделаю пиликенов!

– А на что тебе этот клык? – усмехнулся отец. – Ты уже не маленькая, чтобы забавляться.

– Я тебя очень прошу, – притихшим голосом просила Эмуль. – Каждый пиликен ты можешь продать за пятерку.

– Пиликены – это хорошо, – с довольным видом сказал Рочгын. – Они теперь в моде. Хорошо, дочка, подожду продавать клык.

Эмуль положила клык обратно в дедов ящик и принялась за работу. За несколько дней она выточила из дедовых заготовок десятка полтора пиликенов. Рочгын был доволен и хвалил дочь:

– Твои пиликены самые лучшие! Так говорят знатоки. У них осмысленное выражение.

По вечерам в домике Рочгына жужжала бормашина и белая пыль ложилась на волосы склонившейся над куском моржового клыка Эмуль. На небольшом столике рядком выстраивались один за другим божки и тускло отсвечивали отполированными животами при ярком электрическом освещении. Через некоторое время Эмуль обнаружила, что изготовление пиликенов доставляет ей удовольствие. Ей нравилось брать холодный, мертвый клык и оживлять его собственным теплом. И порой ранним утром, еще до того, как надо было идти в столовую, Эмуль брала недоделанного пиликена, и он бывал еще нагрет вчерашним теплом. В каждом из божков, с огромным, от уха до уха ртом, с длинными, свисающими ушами, Эмуль старалась воплотить чей-нибудь облик.

Обычно это был портрет самого заказчика, но был он сделан так, что только одна Эмуль могла узнать в веселом и самодовольном божке лицо реально существующего человека.

Заказов становилось все больше, и Эмуль едва успевала и в столовую, и точить вечерами уже порядочно надоевших божков.

Но отец был очень доволен и, сидя за рюмкой вина, глядя на сосредоточенно склонившуюся голову дочери, говорил:

– Дедово умение перешло к тебе! Странная вещь: вроде я был ближе к нему, а сделать из кости ничего не могу – не дано мне это мастерство!

Эмуль молча выслушивала его, выполняла свою вечернюю норму и ложилась в постель. Электрический свет в селении выключали ровно четверть первого, и до того, как лампочка начинала моргать в знак скорого угасания, девушка успевала уже в который раз внимательно рассмотреть картины на моржовом клыке.

Затаив дыхание она всматривалась в нежные голубоватые тона на белом, чуть желтоватом полированном клыке, и перед ней возникал отчетливый, понятный до последней травинки, до отдельной песчинки на морском берегу, большой, прекрасный мир. Какое волшебство было в этих моржовых клыках? Какую неведомую силу таили тонкие, наполненные красителем черточки, штрихи?

Начинала мигать лампочка, и Эмуль торопливо прятала под подушку бивень. Она чувствовала его всю ночь и, просыпаясь, ощущала далекое тепло дедовских рук, оставшееся в глубине моржовой кости.