Сегодня, завтра и всегда

Я попытался вспомнить, кого из наших современников можно по масштабу дарования сравнить с Эйнштейном? Кружавина? Бог химии — так о нем говорят. Но я не мог назвать работу, которую он подписал бы один. Кружавин руководил огромным коллективом, и в этом качестве его знали все. Может быть, Шестов? Единая теория поля— его детище, он сделал то, что оказалось не по силам Эйнштейну. Но разве он сделал это один? Сотни исследователей, которых он организовал, которые составили единый мозг Института физпроблем…

Кто же еще?

Борзов бормотал что-то, полузакрыв глаза. То ли менял программу наблюдений, то ли надиктовывал что-то в журнал. Я повернулся к зрительному пульту — опытные наблюдатели обычно не пользуются им, предпочитая прямой контакт с машиной. Но для дилетантов вроде меня — в самый раз. Включил подсветку, четко обозначились цифры координат, параметры исследуемых объектов. Необычное бросилось в глаза сразу. Во всех индексах, кроме координатных, стояли нули. Иными словами, все приборы пялились в какие-то участки неба, где ровным счетом ничего не было, кроме первозданного мирового шума, который всякая приличная машина сама вычитает. Довольно трудно, по-моему, выбрать на небе участки, где даже в мощные телескопы нечего было бы наблюдать. Сотрудникам Полюса это блестяще удалось. Непонятно только зачем? И тут мне бросилась в глаза другая странность. Все телескопы наблюдали одну и ту же точку — на пультах всех четырех систем стояли одинаковые координаты с точностью до всех возможных знаков. Сначала это меня успокоило — все же одну такую область найти легче, чем четыре. Но, с другой стороны, если в этом направлении ровно ничего нет, то зачем его исследовать с такой тщательностью?

Любопытно… Сколько же времени длится это странное наблюдение? Я пустил назад тайм-индекс, и оказалось, что цель была принята вчера в 11.47. Число было знакомым. Именно в это время началась пробная передача, которая закончилась взрывом!

Интересно узнать, в каком направлении велась передача. И если координаты совпадут… Странная была передача. Недаром комиссия в лице Борзова заинтересовалась обсерваторией, хотя здесь ничего не взрывалось.

Борзов, наконец, перестал бормотать и вылез из кокона.

— Ну что? — спросил я не без ехидства.

— Хотел бы я знать, — задумчиво протянул Борзов. — То есть, я хотел сказать, Леонид Афанасьевич, что это прекрасные телескопы.

— Я думаю! Они наблюдают ничто…

— А, вы обратили внимание?

— И заметил также, что наблюдение ведется за одной областью и начато одновременно со вчерашней передачей. Вероятно, и передача велась в этом направлении?

— Так и есть. Созвездие Дракона.

— Почему?

— Штатная программа, — Борзов пожал плечами. — Великая вещь — штатная программа. Положено — и все. Наверняка Борзов задает себе те же вопросы, что и я: если по программе и положено наблюдать за областью, куда послан сигнал, то зачем делать это одновременно с началом передачи? Скорость света не бесконечна, и даже ускоренный генераторами Кедрина свет не может мчаться быстрее, чем триста миллиардов километров в секунду. Ответ с межзвездных расстояний может быть получен не раньше, чем через несколько дней. Разве что с межпланетных…

— Так что говорит фантастика об исчезновении гениев? — спросил Борзов, когда мы шли из обсерватории к «Конусу». Не дождавшись ответа, он продолжал:

— Речь не просто о том, что перевелись гении. Их и во все времена было один-два на поколение. Появление гения — дело случая. А есть события не случайные. Вы слушаете меня? Сейчас многие науки переживают кризис. Вы можете вспомнить крупное физическое открытие за полвека?

— Единая теория поля, — сказал я. — И еще открытие метастабильных взаимодействий.

— Не то, Борзов, шедший впереди, остановился, и я по инерции налетел на него, мы стояли в пустом на сотни метров коридоре, Борзов говорил, от возбуждения глотая слова. — Единая теория как создавалась? Посте пенно. Понимаете? Шестов только довел. Уверяю вас, Леонид Афанасьевич, открытий в последнее время заметно поубавилось. И число ученых тоже. В биологии такая же картина. После работ Шаповала… Знаете работы Шаповала? После них не было ничего существенного. Вы слушаете? И так во всех науках. В природе масса непонятного, но и никаким усилиям это непонятное не поддается. Гении нужны. Гении! А их нет. Понимаете? Говорят, что если открытие назрело, то оно совершается. В любой науке сейчас назрели десятки открытий. А где они?

Он опять припустил по коридору, и я за ним, давно уже потеряв ориентацию. Перед нами загорелось табло «Конус», и из тени пробкой вылетел робот. Небольшой шар с окошками линз облетел нас и проскрежетал:

— Опасная зона. Проход нежелателен.

— Ах ты, — сказал Борзов. — Совсем забыл…

Он вытянул руку, робот коснулся ладони, сверкнул зеленым глазом и подкатился ко мне. Я повторил жест Борзова, но ответом был красный сигнал, и робот загнусавил свое: «Опасная зона. Проход нежелателен».

— Идите, Николай Сергеевич, — сказал я. — Вечером расскажете, что там к чему. А я пойду по более безопасным зонам, где проход желателен.