Сёгун

— Возможно. — Взгляд Кири был ровен и дружелюбен. — Но я думаю, что это будет носить очень личный характер. Так что вы поклянитесь своим христианским Богом, что не разгласите тайну этой встречи. Никому.

День, казалось, терял свою теплоту.

— Конечно, — с трудом сказала Марико. Она ясно поняла: Кири имеет в виду, что она не должна говорить ничего ни мужу, ни отцу, ни священнику. Если ее муж приказал ей прийти сюда, очевидно по требованию господина Торанаги, то можно ли, чтобы ее долг перед сувереном, господином Торанагой, превысил долг перед священником? А почему переводчиком должна быть она, а не отец Тсукку-сан? Она поняла, что снова против своей воли втянута в своего рода политическую интригу, которая испортит ей жизнь, и снова хотела, чтобы ее семья не была древней и не носила фамилию Фудзимото, чтобы она никогда не рождалась со способностями к языкам, которые позволяли ей выучить почти невозможные португальский и латинский языки, и чтобы она никогда не рождалась вовсе. «Но тогда, — подумала она, — я бы никогда не увидела моего сына, не узнала о младенце Христе, о его вере или о вечной жизни».

«Это твоя карма, Марико, — сказала она себе печально, — просто карма».

— Очень хорошо, Кири-сан. — После этого она добавила, предчувствуя нехорошее: — Я клянусь моим господом Богом, что я не разглашу ничего из сказанного здесь сегодня или в любое время, когда я буду переводить для моего суверена.

— Мне думается также, что вам придется скрывать ваши собственные чувства, чтобы переводить точно то, что сказано. Этот новый чужестранец странный человек и говорит необычные вещи. Я уверена, что мой господин выбрал вас из всех возможных кандидатур по особым причинам.

— Я буду делать то, что скажет господин Торанага. Он никогда не должен опасаться за мою преданность.

— В этом никогда не возникало сомнений, госпожа. Я имею в виду, что вы не причините вреда.

Прошел весенний дождь, покрыл каплями лепестки, мох и листья и кончился, сделав все еще более красивым.

— Я просила бы вас об одолжении, Марико-сан. Вы не будете так любезны спрятать ваше распятие под кимоно? Пальцы Марико протестующе взметнулись.

— Почему? Господин Торанага никогда не возражал против моего перехода в эту веру, также и господин Хиро-Мацу, глава нашего клана! И мой муж позволяет мне держать и носить его.

— Да, но распятия приводят этого чужеземца в бешенство, а мой господин Торанага не хочет, чтобы он был таким, он хочет, чтобы он был спокоен.

* * *

Блэксорн никогда не видел таких маленьких людей.

— Конничи ва, — сказал он. — Конничи, Торанага-сама.

Он поклонился, словно придворный, кивнул мальчику, который стоял на коленях, широко открыв глаза, сбоку от Торанаги, и полной женщине, которая была за ним. Они все располагались на веранде, окружающей маленький домик. Домик состоял из одной маленькой комнаты с деревенскими ширмами и тесаными балками под соломенной крышей и кухонного уголка сзади. Он был поставлен на сваях из дереза и поднят на фут или около того над ковром из чистого белого песка. Это был церемониальный чайный дом для проведения чайной церемонии «ча-но-йу» и построен за большие деньги из редких материалов только для этой цели, хотя иногда, поскольку эти дома были изолированы, стояли на отдельных полянках, их использовали для свиданий и тайных разговоров.

Блэксорн подобрал кимоно и сел на подушку, которая лежала на песке ниже и перед ними.

— Гомен насай, Торанага-сама, шхон го га ханазе-масея. Тсуаки го имаси ка?

— Я ваш переводчик, сеньор, — сказала Марико сразу, на почти безупречном португальском. — Но вы говорите по-японски?

— Нет, сеньорита, только несколько слов или фраз. — Блэксорн был захвачен врасплох. Он ожидал, что переводчиком будет отец Алвито, а Торанагу будет сопровождать самурай и, может быть, дайме Ябу. Но самураев поблизости не было, хотя вокруг сада их было множество.

— Мой господин Торанага спрашивает: может быть, вы предпочитаете говорить по-латыни?

— Как пожелаете, сеньорита. — Как любой цивилизованный человек, Блэксорн мог читать, писать и говорить по-латыни, потому что латынь была единственным языком, на котором проходили обучение все цивилизованные люда.

«Кто эта женщина? Где она научилась такому хорошему португальскому? И латыни! Где еще, кроме как у иезуитов, — подумал он. — В одной из их школ. О, они так хитры! Первое, что они делают, — это строят школы.»

Всего только семьдесят лет назад Игнатий Лойола организовал Общество Иисуса, и теперь их школы, лучшие в христианском мире, распространились по всему свету, и их влияние возводило на трон или низвергало королей. Они имели влияние на Папу. Они заколебались немного во время Реформации и теперь отвоевывали обратно огромные территории для своей церкви.

— Тогда будем говорить по-португальски, — сказала она. — Мой хозяин хочет знать, где вы научились «нескольким словам и фразам»?