Сёгун

Теперь на пристани остался один Бунтаро, он стоял, наблюдая, как то разгорается, то снова затихает сражение. С юга на помощь шло все увеличивающееся подкрепление серых, среди них несколько конников, и он знал, что скоро весь волнолом будет затоплен морем людей. Он внимательно посмотрел на север, запад и юг. Потом повернулся спиной к битве и пошел к дальнему концу пристани. Галера была в безопасности в семидесяти ярдах от ее наиболее выдающихся в море причалов. Все рыбацкие лодки ушли далеко от места битвы и ждали на максимально возможном удалении с обеих сторон гавани, их ходовые огни светились в темноте, словно многочисленные кошачьи глаза.

Достигнув конца пристани, Бунтаро снял свой шлем, лук с колчаном и верхние доспехи, положив их рядом с ножнами. Обнаженные боевой и короткий мечи он положил рядом отдельно. Потом, раздевшись по пояс, он поднял свое вооружение и выбросил его в море. Боевой меч он рассматривал с особой любовью, потом метнул его со всей силой далеко на глубину. Тот погрузился в воду с громким плеском.

Он церемонно поклонился галере, Торанаге, который сразу же прошел на ют, откуда ему было лучше видно, и поклонился в ответ.

Бунтаро стал на колени, твердо упер короткий меч в камень перед собой, — лунный свет коротко блеснул на лезвии — и сидел неподвижно, словно молясь, лицом к галере.

— Чего он ждет, — пробормотал Блэксорн, галера была жутко неподвижна без боя барабана. — Почему он не прыгает и не плывет?

— Он готовится совершить сеппуку.

Марико стояла рядом, опираясь на молодую женщину.

— Боже мой, Марико, с вами все нормально?

— Нормально, — сказала она, едва слыша его, ее лицо было измучено, но не менее прекрасно.

Он увидел свежую повязку на ее левой руке около плеча, рукав там был оторван, и рука покоилась на перевязи, сделанной из материала, оторванного от ее кимоно. Повязка была в крови, капли ее стекали вниз по руке.

— Я так рад… — тут только до него дошло, о чем она говорила. — Сеппуку? Он собирается убить себя? Почему? У него масса времени, чтобы добраться сюда! Если он не может плавать, смотрите — вот весло, которое легко может выдержать его. Там, около пристани, видите? Вам не видно?

— Да, мой муж умеет плавать, Анджин-сан, — сказала она. — Все, что должны делать офицеры господина Торанаги, он может. Но он решил не плыть.

— Ради Бога, почему?

Внезапный дикий звук донесся с берега, выстрелило несколько мушкетов, стена обороны была пробита, несколько самураев в одежде ронинов упали замертво, но вскоре вновь разгорелись отдельные схватки. На этот раз авангард противника задержали и отбросили назад.

— Скажите ему, пусть плывет!

— Он не поплывет, Анджин-сан. Он готовится умереть.

— Если он хочет умереть, то объясните мне, ради Бога, почему он не идет туда? — Блэксорн пальцем показал в сторону боя. — Почему он не поможет своим людям? Если он хочет умереть, почему он не умрет в бою, как мужчина?

Марико не отводила своих глаз от пристани, опираясь на молодую женщину.

— Потому что он может быть захвачен в плен, и если он поплывет, он тоже может быть захвачен в плен, и тогда враг будет показывать его простым людям, стыдить его, делать другие ужасные вещи. Самурай не может быть захвачен в плен и остаться самураем. Это самый большой позор — быть захваченным в плен врагом, — поэтому мой муж собирается сделать то, что должен сделать мужчина, самурай. Самурай умирает с достоинством. Что самураю жизнь? Ничто. Вся жизнь — страдание, не так ли? Это его право и обязанность умереть с честью, перед свидетелями.

— Что за глупая жертва, — сказал Блэксорн сквозь зубы.

— Будьте терпимее к нам, Анджин-сан.

— Терпимее к чему? К новому вранью? Почему вы не доверяете мне? Разве я не заслужил этого? Вы лжете мне, не так ли? Вы притворились, что упали в обморок, а это был сигнал. Разве не так? Я спрашивал вас, а вы мне солгали.

— Мне приказали… это было приказано, чтобы защитить вас. Конечно, я вам доверяю.

— Вы лжете, — сказал он, зная, что он не прав, но не заботясь об этом, ненавидя этот вздор о жизни и смерти и страстно желая покоя и сна, тоскуя без привычной пищи и питья, своего корабля и своей семьи. — Вы все животные, — сказал он по-английски, зная, что это не так, и отошел в сторону.

— Что он сказал, Марико-сан? — спросила молодая женщина, с трудом скрывая свое раздражение. Она была на полголовы выше Марико, шире в кости, с квадратным лицом и маленькими острыми зубами. Это была Усаги Фудзико, племянница Марико, ей было девятнадцать лет. Марико объяснила ей.

— Что за ужасный человек! Что за отвратительные манеры! Противный, правда? Как вы можете терпеть его около себя?

— Потому что он спас честь нашего господина. Без его отваги, я уверена, господин Торанага был бы схвачен — мы все были бы схвачены. — Обе женщины вздрогнули.