Сёгун

— Ты видел это?

— Нет.

Ябу опять лег на спину, и пальцы начали свою работу. Мысль, что кто-то еще знает, что меч не уничтожен, странно поразила его. «Тебе следует убить Суво, — сказал он себе. — Как мог слепой человек узнать клинок? Он похож на любой другой меч Мурасама, а ручка и ножны за эти годы несколько раз поменялись Никто не мог знать, что твой меч — это тот меч, который со все увеличивающейся таинственностью переходил из рук в руки по мере увеличения мощи Торанаги. Зачем убивать Суво? Тот факт, что он жив, добавлял пикантности во все это дело. Это тебя подбадривает. Оставь его в живых — ты можешь убить его в любое время. Тем же мечом».

Эта мысль обрадовала Ябу, и он еще раз отдался мечтам, чувствуя себя очень спокойно. «Скоро, — пообещал он себе, — я стану достаточно могучим, чтобы носить меч в присутствии Торанаги. Однажды, может быть, я расскажу ему историю моего меча».

— Что случилось дальше? — спросил он, желая, чтобы голос старика снова убаюкивал его.

— Наступили тяжелые времена. Это был год большого голода, и теперь, когда мой господин был мертв, я стал ронином. Ронины были безземельные или не имеющие хозяина крестьяне-солдаты, или самураи, которые, потеряв честь или хозяев, были вынуждены странствовать по стране, пока какой-нибудь другой хозяин не соглашался принять их на службу. Ронину было трудно найти нового хозяина. Пища была редка, почти каждый человек был солдатом, и незнакомым людям редко когда доверялись. Большинство банд грабителей и корсаров, которые наводняли землю и побережье, были ронинами. Этот год был очень плохой, и следующий тоже. Я воевал на любой стороне — битва здесь, стычка там. Моей платой была еда. Потом я услышал, что в Кюсю много еды, поэтому я тронулся на запад. Этой зимой я нашел монастырь. Я договорился, что стану охранником в буддийском монастыре. Я полгода воевал за них, защищая монастырь и их рисовые поля от бандитов. Монастырь находился около Осаки, и в то время — задолго до того, как Тайко уничтожил большинство из них, бандитов было так же много, как и москитов. Однажды мы попали в засаду, и я был оставлен умирать. Меня нашли монахи и залечили мои раны. Но они не могли вернуть мне зрение. — Его пальцы погружались все глубже и глубже. — Они поместили меня со слепым монахом, который научил меня, как делать массаж и снова видеть пальцами. Теперь мои пальцы видят больше, чем раньше глаза, я думаю. Последнее, что я могу вспомнить из того, что видел, — это широко раскрытый рот бандита, его гнилые зубы, меч в виде сверкающей дуги и после удара — запах цветов. Я видел запах во всех его оттенках, Ябу-сама. Это было очень давно, но я видел цвета запаха. Я видел нирвану, я думаю, и только на одно мгновенье, лицо Будды. Слепота — небольшая плата за такой подарок, да? — Ответа не было. Суво и не ожидал его. Ябу спал, как и было задумано. Понравился ли тебе мой рассказ, Ябу-сама? — Суво спросил молча, развлекаясь про себя, как и следует старому человеку. — Все было верно, кроме одного. Монастырь был не возле Осаки, а за вашей западной границей. Имя монаха? Да, дядя вашего врага, Икава Джикья. «Я могу так легко сломать твою шею, — подумал он. — Это бы понравилось Оми-сану… Это было бы хорошо для деревни. И это была бы расплата — в небольшой мере подарок моему хозяину. Сделать ли это сейчас? Или позже?»

* * *

Спилберген поднял кустистые стебли рисовой соломки, его лицо вытянулось.

— Кто хочет вытянуть первым?

Никто не ответил, Блэксорн, казалось, дремал, облокотясь на угол, из которого он не выходил. Это было на заходе солнца.

— Кто-то должен вытащить первым, — бросил Спилберген. — Давайте, осталось не так много времени.

Им дали еды и бочонок воды и еще один бочонок для параши. Но ничего, чтобы смыть вонючие помои или почиститься. И налетели мухи. Воздух был вонючий, земля в грязи и навозе. Большинство людей разделись до пояса, потея от жары и от страха.

Спилберген вглядывался в лица. Он повернулся к Блэксорну. «Почему, почему они не трогают тебя? А? Почему?»

Глаза открылись, они были холодны как лед. «В последний раз, — я не знаю».

— Это нечестно. Нечестно.

Блэксорн возвратился к своим мыслям. «Должен быть способ вырваться отсюда. Должен быть способ попасть на корабль. Этот негодяй убьет нас всех в конце концов, это так же верно, как то, что Полярная звезда существует. Времени немного, и меня оставили потому, что они что-то замышляют против меня».

Когда закрылся лаз в погреб, все посмотрели на него и кто-то сказал:

— Что мы будем делать?

— Я не знаю.

— Почему оставили вас?

— Не знаю.

— Бог помогает нам, — простонал кто-то.

— Надо навести здесь порядок, — приказал он. — Уберите всю грязь.

— Но нет даже веника и…

— Убирай руками!

Все подчинились его приказу, а он помогал им и как мог почистил адмирала.

— Вот теперь вам будет лучше.

— Как? Как мы должны кого-то выбрать? — спросил Спилберген.

— Не будем выбирать. Мы будем драться с ними.

— Чем драться?

— Ты собираешься идти как овца к мяснику? Ты этого хочешь?

— Не будь дураком — я им не нужен.

— Почему? — спросил Винк.

— Я адмирал.