– Прошу извинить меня, господин, но если бы я так думал, то был бы обязан тут же отрубить ей голову, – ответил Бунтаро с холодным безразличием, потупившись. – Этот чужеземец постоянно нарушает мой покой. Я считаю, что он дурно влияет и на вас. Разрешите мне отрубить ему голову, прошу вас. – Он поднял взгляд. Его толстые щеки были не бриты, глаза ввалились. – Или позвольте мне забрать жену, и сегодня вечером мы уйдем в «великую пустоту» – готовить вам путь.
– Что вы скажете на это, Марико-сан?
– Он мой муж. Все, что он решит, я сделаю, – если вы не откажете ему в этом, господин. Это мой долг.
Торанага переводил глаза с мужчины на женщину. Потом его голос стал тверже – на мгновение он сделался прежним Торанагой:
– Марико-сан, через три дня вы уедете в Осаку. Подготовите для меня
Бунтаро прочистил горло:
– Господин, пожалуйста, объявите «малиновое»…
– Придержи язык! Ты забываешься! Я три раза сказал тебе: «Нет!» В следующий раз, когда у тебя хватит дерзости лезть ко мне с непрошеным советом, ты вскроешь свой живот над помойкой!
Голова Бунтаро снова коснулась татами.
– Прошу меня извинить, господин. Прошу прощения за дерзость.
Марико, смущенная грубым, постыдным срывом Торанаги больше, чем дерзостью Бунтаро, тоже низко поклонилась, чтобы спрятать смятение. Торанага тут же опомнился:
– Пожалуйста, извините мою несдержанность. Твоя просьба будет удовлетворена, Бунтаро-сан, но только после того, как ты выполнишь роль моего помощника при сэппуку.
– Благодарю вас, господин. Пожалуйста, извините меня, если я вас оскорбил.
– Приказываю вам обоим помириться. Вы это сделаете?
Бунтаро коротко кивнул. Марико тоже.
– Хорошо. Марико-сан, вы вернетесь сегодня вечером вместе с Андзин-сан, в час собаки. Теперь можете идти.
Она поклонилась и оставила мужчин.
Торанага посмотрел на Бунтаро.
– Ну? Ты обвиняешь ее?
– Это… это немыслимо, чтобы она предала меня, господин, – уныло ответил Бунтаро.
– Я согласен. – Торанага взмахнул веером, отгоняя муху; у него был очень усталый вид. – Ну, скоро ты сможешь получить голову Андзин-сан. А пока мне нужно, чтобы еще какое-то время она оставалась у него на плечах.
– Благодарю вас, господин. Еще раз прошу простить, что расстроил вас.
– Такие времена настали. Грязные времена. – Торанага наклонился вперед: – Послушай, я хочу, чтобы ты сразу же выехал на несколько дней в Мисиму – сменить там твоего отца. Он просит разрешения приехать сюда и посоветоваться со мной. Не знаю о чем… В любом случае я должен иметь в Мисиме человека, которому могу доверять. Не мог бы ты выехать на рассвете, но двинуться в Мисиму через Такато?
– Господин? – Бунтаро видел, что Торанага сохраняет спокойствие огромным усилием воли. Вопреки всем стараниям голос даймё дрожал.
– Нужно доставить личное письмо моей матери в Такато. Не говори никому, куда собираешься. Сразу же, как выедешь из города, срезай путь и бери на север.
– Понимаю.
– Господин Дзатаки, возможно, попытается помешать передаче письма. Ты должен отдать его только ей лично, в руки. Понимаешь? Ей одной. Возьми двадцать человек и скачи туда. Я пошлю в Такато почтового голубя, чтобы обеспечить тебе беспрепятственный проезд.
– Ваше послание будет на словах или на бумаге?
– Письмо.
– А если я не смогу передать его?
– Ты должен передать, непременно должен… Иначе зачем я поручаю это именно тебе? Но… если ты будешь предан, как я… уничтожь письмо, перед тем как совершить сэппуку. В тот самый миг, как я услышу эти ужасные новости, голова Андзин-сан покинет плечи. И если… что с Марико-сан? Как поступить с твоей женой, если дело пойдет плохо?
– Пожалуйста, отправьте ее в «великую пустоту», господин, прежде чем умрете. Я буду польщен, если… Она заслуживает достойного помощника.
– Она не умрет в бесчестье, я тебе это обещаю. Я прослежу за этим, лично. Теперь еще. На рассвете возвращайся за письмом. Не подведи меня – только в руки моей матери!
Бунтаро поблагодарил еще раз. Ему было стыдно, что Торанага выказал свой страх. Оставшись один, Торанага вынул платок и отер пот с лица. Пальцы у него дрожали. Он пытался сдержать дрожь, но не мог. Его лишила сил необходимость вести себя как последний тупица, прятать безграничное волнение, возбужденное в нем тайнами, которые – подумать только! – обещали долгожданные перемены.
– Возможные перемены, только возможные. Если сведения верны… – произнес он вслух, с трудом соображая, потому что поразительные, столь благоприятные для него и нужные новости, которые принесла Марико от этой женщины, Гёко, все еще крутились у него в мозгу.