Сеятель бурь

– Россия, Австрия и Франция наверняка поделят Османскую Порту, как до того Россия, Австрия и Пруссия разделили Речь Посполитую. Кто бы ни был в этот момент султаном, ему придется на это пойти и поставить свою подпись под унизительным договором, разрывающим в клочья великую империю. Селиму III это не впервой, он уже терял земли и в Валахии, и в Крыму, и на Балканах. В истории страны на голову этого султана будут обрушены проклятия, так же как сейчас восхваления. Но я не хочу, чтобы яд людской ненависти пролился на голову моего сына. Он придет к власти, когда настанет его черед, и, если даст Господь всемилостивейший и великий, Махмуд создаст новую державу, и я ему в этом всемерно помогу. – Бывшая наложница замолчала, пытаясь разглядеть в наших глазах, какое впечатление произвела на «тайное посольство» ее речь.

Я беззвучно кивнул, признавая справедливость и умеренность требований нашей союзницы.

– Что ж, в таком случае я вам помогу. – Айме громко хлопнула в ладоши, призывая евнухов. – Накройте этим госпожам стол в моем киоске и укажите им путь к нему, а я вскоре к ним присоединюсь.

Киоск, или, более правильно, кёшк – своеобразный павильон, небольшой летний дворец, был расположен на склоне холма, сбегающего к морю и упирающегося в обрез воды мощными крепостными стенами. Это было одно из множества подобных тенистых мест, где, по замыслу архитектора, можно было есть сладкий шербет, запивая его тонким хиосским вином, расслабленно глотать ароматный дым кальяна и любоваться попеременно спокойным голубым морем или нежными прелестями исполняющих танец живота невольниц. Должно быть, эту летнюю резиденцию облюбовала для себя красавица Айме, хотя и лишенная по закону права зваться любимой женой правящего султана, но вместе е тем сохранившая огромное влияние при дворе и потому легко позволявшая себе подобные вольности.

Двое белых евнухов, судя по внешности, греков или фракийцев, охраняли киоск в отсутствие властной хозяйки, но, услышав распоряжение госпожи, засуетились, спеша открыть нам двери, расстелить персидские ковры и набросать расшитые подушки для удобного сидения высокородных дам. Угощение появилось едва ли не сразу после того, как мы расположились в комнате с прекрасным видом на Босфор, где как на картинке, заключенной в огромную резную раму, красовались фрегаты некогда грозного флота неудачливого султана. Между кораблями туда-сюда быстро сновали ялики и лихтеры, где на веслах, а где под косым латинским парусом.

Ждать подругу самовластного повелителя Османской Порты нам пришлось не менее трех часов. Привычные к быстрым решительным действиям гусары, да и Мюнхгаузен, вынужденный актерствовать перед лицом неприятеля вместо того, чтобы встретить его во всеоружии, раздраженно перешептывались, должно быть, подозревая нашу союзницу во всех тяжких грехах. Пытаясь скоротать время, я вызвал Лиса.

Визирь султана не бросал слов на ветер, и теперь Сергей, на радость собравшемуся Дивану, расцвечивал сообщения о полном разгроме Александра Дюма множеством колоритнейших деталей.

– …И тут я заметил, как Гетайры Доблести окружают своего базилевса железною стеной и пытаются пробить дорогу сквозь наш строй, пусть даже и ценой собственных жизней. Я крикнул им: «Сдавайтесь, неверные! Аллах любит храбрецов, мы сохраним вам жизнь!» Но эти безумцы, вскормленные молоком дикой волчицы, кричали в ответ: «Как бы не так! Гетайры умирают, но не сдаются!»

– И что же? – с замиранием сердца переспросил Селим III, внимавший довольно своеобразному, но весьма эмоциональному пересказу последнего этапа битвы при Ватерлоо.

– Пророк Мохаммед свидетель мне, это был тот редкий случай, когда гяуры сказали правду. Они полегли все до одного, прокладывая кровавый путь к спасению того, кого они величали базилевсом.

– О-о-о! – почтительно вздохнул султан, качая головой. – Какие храбрецы! Мне бы столь верных и преданных воинов.

– О величайший из великих! О гром молний Аллаха! Солнце, Луна и все прочие светила, даже те, которые не видны простым оком, служат тебе, предвещая сокрушительные победы. Как же можно усомниться в непоколебимой верности твоих подданных?

– Все это слова, только слова, – пренебрежительно отмахнулся Селим III. – Кругом измены и предательства! Мне стоило бы казнить всех, кто осмеливается противоречить моей воле, пусть даже шепотом, даже наедине с собой. Я же пытаюсь увещевать неразумных, говорю им, что сам Аллах велел побивать неверных их же оружием. Но тем, кто желает сытно есть и мягко спать, нет дела ни до султана, ни до Аллаха. Однако я перебил тебя, храбрый узбаши, поведай, чем же закончился этот бой?

– Зная, как опасен может быть враг, я оставил за грядой холмов отряд в сотню отборных мамлюков. Когда же базилевс Искандер с гетайрами уже пробился к дороге, я обрушил клинки правоверных на его голову и головы тех, кто был с ним. Они не могли больше драться и бежали до самого моря, не желая испытать милость Ибрахим-Паши.