— Конечно нет. В противном случае я бы немедленно принял необходимые меры, чтобы не допустить побега. Это было полной неожиданностью. Я вас отлично понимаю, пани Гумлова, но, к сожалению, ничего к тому, что сказал, добавить не могу. Мне надо еще сдать на склад снаряжение. До свидания…
Она рассеянно смотрела на человека, безучастно сообщившего ей самое неожиданное известие. И самое трагическое. Она смотрела, как он садится с шофером в автобус, а потом уже ничего не видя, повернулась и ушла.
Марцела возвращалась домой, не замечая красот Старого Места. Она шла как во сне, в глазах у нее стояли слезы, а губы механически повторяли одну и ту же фразу: «Это неправда, это не может быть правдой».
Она не помнила, как добралась домой, и здесь чувство растерянности овладело ею еще в большей степени. Первым ее желанием было посоветоваться с мужем, но он не сообщил, куда поехал в командировку. Правда, она знала номер его служебного телефона, но звонить туда не было смысла: рабочий день давно кончился. Она не знала фамилии начальника Йозефа и не представляла, где его можно отыскать.
К кому же обратиться? Друзей в Праге у них не было, а знакомые… В первое время, когда переехали в Прагу, они изредка встречались с семьей Индржиха Бенедикта, коллеги Йозефа, но потом их встречи прекратились. Трудно сказать почему, но факт остается фактом: Бенедиктовы перестали ездить к ним в гости. А может, обратиться к коллегам по школе? Но сейчас ведь каникулы, дома наверняка никого нет.
«Опять я одна, — в отчаянии думала Марцела. — Ну почему, когда в семье случаются какие-нибудь важные события, я остаюсь одна? Что же мне делать? Может, все-таки приедет или хотя бы позвонит Йозеф? Конечно, было бы лучше, если бы вдруг позвонил Иван и сказал, что все в порядке, что все это просто глупое недоразумение…»
Марцела Гумлова отсутствующим взглядом смотрела на роскошный букет красных роз и не видела цветов, не чувствовала их аромата, потому что даже самые прекрасные вещи теряют свое очарование, если человек смотрит на них в минуту душевной боли.
16
По сложившейся традиции по четвергам в карловицком ресторане «Славия» собирались любители карточной игры. Они подразделялись на три категории в зависимости от класса игры. Вот почему по четвергам в «Славии» свободных мест не бывало. На этот раз среди завсегдатаев ресторана оказались подполковник Гумл со своим шофером, капитан Вавра и поручик Рихтермоц. По правде говоря, поручик сразу пожалел, что согласился зайти сюда поужинать: дело в том, что у длинного стола постоянных посетителей он увидел Рудольфа Шебека в компании двух сотрудников управления военных лесов.
Подполковник Гумл заказал междугородный телефонный разговор с Прагой и принялся за ужин. В это время в зал вошли Герберт Пешл, фоторепортер Вондрачек и шофер Бржезина. Петр Черник остался у Пешла, так как ему необходимо было утром отправить фоторепортаж об учениях в редакцию. Он обещал друзьям, что, как только закончит текстовку, сразу придет в «Славию».
Герберт направился к столику, за которым сидел Шебек. Он сделал это не только потому, что там были свободные места, но и потому, что хорошо знал людей в форме лесников — они работали в управлении государственных лесов в городе, удаленном от Карловице на 30 километров.
— Приветствую вас в Карловице! — обратился он к сидящим за столом и представил им Вондрачека и Бржезину. — Что привело вас в наш гостеприимный край?
— И этот городок ты называешь гостеприимным краем? — ответил один из лесников.
— А что, ты не согласен? Тебе здесь не нравится? Но ты же тут жил. Тогда тебе нравилось…
— Мне здесь всегда нравилось, но, как я сегодня убедился, в этом гостеприимном крае попадаются люди, которые не считают его таким и с удовольствием уехали бы в центральные районы страны.
— Наверное, какая-нибудь накипь, по которой никто не заплачет.
— По-твоему, Баум — это накипь?
— Ты что-то, Лойза, путаешь. Михал Баум не хочет отсюда уезжать, он хочет перебраться из сторожки лесника в Гржебены. Надеюсь, причина, побудившая его это сделать, вам известна? Насколько я знаю, он просится уже почти год.
— Да, он мне говорил, что в этом году его сын должен идти в школу, до которой от сторожки более шести километров…
— И по-твоему, это не является веской причиной?
— Нет, не является, так как у Баума в сторожке есть мотоцикл и служебный газик и он мог бы спокойно возить сына в школу.
— Это ты здесь так говоришь, а официально разрешишь ему пользоваться служебным транспортом?
— Конечно разрешу.
— Если ты это сделаешь, в чем, признаться, я сомневаюсь, разве это решит проблему? Разве легко будет Бауму два раза в день ездить в Карловице? К тому же зимой из сторожки не доберешься до города. Ведь ты не будешь строить специальную дорогу, чтобы лесник возил сына в школу?
— Мы дали ему слово, что к зиме переведем его в город, но он и слышать не хочет — взял да и написал заявление об уходе.