Сейф для любовных улик

– Смотри, это же пан Людвиг собственной персоной! Надо же, и правда прежний хозяин дома, от которого меня прятала Валентина. А вон… о, господи… твой Владислав. Ой, не могу! Точно он! Ну, не Кийану Ривз же? Хотя похож. «Матрица» отдыхает! Все святое семейство в воске! Это за какие же такие заслуги перед отечеством? Тут пишут, что они известные современные польские ученые, выведшие страну из кризиса на новый виток. Вот ведь, твою мать!

Фрося даже не сразу сделала ей замечание за ругательства и речь, недостойную дамы. Так и стояла, открыв рот, и смотрела на воскового Влада, словно ожидая, что он сейчас улыбнется и скажет ей «привет!». Одно дело – любить мужчину, видеть, что тот успешен, понимать, что умен, и совсем другое дело – увидеть, что его изваяли почти в виде памятника, пусть и в воске, еще при жизни.

Люсьен уже тоже немного пришла в себя и выдохнула.

– Вот ведь дают!

Она двинулась по залу, с особым интересом всматриваясь в скульптуры, словно каждая теперь была обязана о чем-то ей поведать. И вдруг остановилась как вкопанная.

– Что за хрень?!

– Чего опять? – подтянулись к ней Фрося и Василий.

– Гляньте на бабу!

В воске была изображена женщина лет пятидесяти с весьма впечатляющими формами и рыжими вьющимися волосами.

– Ее я точно не знаю! – сразу же открестилась Ефросинья.

– Я тоже, – кивнул парень.

– Чего тогда…

– Ты прочитай на табличке, как ее зовут! – посоветовала Люсьен.

– Дороти Фрей, – прочитала вслух Фрося. – Ой…

– Так и я о том же! Это ведь она приходила к пану Людвигу! Нам Валентина только что про нее говорила! Значит, тоже не простая штучка?

– Тут что-то написано по-польски, – прищурилась Фрося.

– Я прочту! – вызвалась Люсьен. – Так, так… «Дороти Фрей, известный доктор медицины, научный сотрудник кафедры психиатрии Краковского и Варшавского медицинских институтов. Автор многих открытий. Видный деятель нации середины и конца двадцатого века». – Люсьена похлопала крашеными ресницами и тут же протянула: – Вот оно что… Все-таки вызвали дядечке психиатра… Ведь не зря она к нему ходила? И смотри-ка, какого уровня специалист! Кто же ее вызвал? Дочки ученого уже не было в живых. Оставалось два человека, кто знал, что пану стало плохо в психическом смысле. Валентина и Влад. – Женщина покосилась на Фросю. – Но Валентина к тому времени ушла из семьи, была обижена.

– Вот именно, обижена. Значит, могла отомстить! – выдала Фрося, у которой неприятно защемило сердце.

– Она была не настолько богата, чтобы нанять специалиста такого уровня, – возразила Люсьен.

– Ага! То-то она продолжала быть в курсе, кто к нему ходит и что происходит в доме! Наверняка упивалась своей местью! – не сдавалась Ефросинья.

– О чем ты говоришь?! Мы где сейчас находимся? В местном музее восковых фигур. И здесь представлена чуть не вся их семья. Это значит, что люди были очень известны, следовательно, и по официальной информации, и по слухам со сплетнями про них все знали. Конечно же, и Валентина что-то слышала. А тебе разве было бы неинтересно? Столько лет работать на них… Обрати, кстати, внимание, какая величина, что за фигура в медицине эта Дороти Фрей, представленная в почетном зале восковых современников. Ой, хорошо, что я – никто. А еще жаловалась на жизнь, что неважно сложилась… Стала бы какой ученой, быть бы моему памятнику здесь. Не приведи господи!

– Скорее бы ты стала известной актрисой или писателем-фантастом, – съязвила Фрося.

Люсьен сделала вид, что не поняла ее сарказма.

– Вот-вот! И торчала бы тут среди прочих с глазами, как у селедки. Короче, нам повезло, что мы обычные люди. Так вот, возвращаясь к тому, что Дороти Фрей была необычным человеком… Обратиться к ней, то есть быть вхожим в ее круг общения, мог только необычный человек.

– Понятно, на что ты намекаешь. То есть человек, тоже представленный в зале. Одним словом, Владислав.

– Именно это я и хочу сказать. Причем я беспристрастна абсолютно.

– Да что ты? – не поверила Ефросинья. – По-твоему, Влад стал единственным преемником открытия Людвига? А потом в психушку хотел его упрятать? Может, он еще и конкурентов устранил? Например, от всезнающей жены избавился? – выпалила Фрося и прикусила язычок.

– Я этого не говорила, – подняла указательный палец Люсьен.

– А я пошутила!

– В каждой шутке есть доля правды, – выдал Василий, чем привел Кактусову просто в бешенство.

– А ты-то что понимаешь? Молчит, молчит, а потом раз – и ляпнет гадость! Зачем? Неизвестно. Какого лешего вообще с нами увязался?

– Не кипятись, Фрося! Что ты на парня налетела? Ну, сказал он, чего думал… А если честно, то я тоже так думаю. Ты же сама завела всех своим листком с цифрами! Может, лучше не копать?

Ефросинья только фыркнула в ответ.

Легко Люсьен говорить «лучше не копать». А она-то ведь собралась за этого человека замуж! И как ей с ним жить, если остались хоть какие-то сомнения в его честности и порядочности? А то и того хуже…

– Нет уж, пойдем до конца. Интересно, Дороти уже канула в Лету, то есть в воск? – подумала вслух девушка.

– Чего? – не поняла Люсьен.