Сейф командира «Флинка»

В огромном штате управления Николай Николаевич Федотов занимал весьма скромную должность — в общей канцелярии ведал экспедицией. Группа с этим романтическим названием выполняла самую прозаическую функцию: распределяла по отделам, группам и секторам управления всю поступающую корреспонденцию и рассылала адресатам всю исходящую. Однако это внешне нехитрое дело в сущности оказывалось довольно сложным и требовало сноровки. Приходит, скажем, какая-то деловая бумага, и надо с одного взгляда сразу и безошибочно решить, куда, кому ее направить. То ли начальнику, то ли одному из заместителей, а то и в какой-то из отделов. Ошибешься — бумага станет бродить из отдела в отдел, пока не затеряется.

В управлении все относились к Федотову с тем особым уважением, с каким у нас повсеместно относятся к ветеранам Великой Отечественной. А Николай Николаевич был к тому еще и фронтовиком особо лютой судьбы.

Возвратясь с войны, он разыскал в Москве мать своего погибшего друга — офицера Куракина. Потерявшая двух сыновей, она оказалась совершенно одинокой и беспомощной — кандидат в дом престарелых. Федотов не мог допустить этого: он поселился у несчастной и всю свою жизнь посвятил сыновним заботам о ней, так и не устроив свою личную жизнь. Такое не может не тронуть даже самого черствого человека!

Шли годы, менялись начальники управления, и каждый настоятельно предлагал Федотову повышение по службе, но ветеран решительно отказывался покинуть насиженное место. Карьера его не прельщала, зарплата тоже: жил он скромно. Николай Николаевич так и объяснял начальству: покой и здоровье дороже. Тем более здоровье у него подорванное — боевые ранения, плен, каторжные работы в подземном лагере смерти...

Ежедневно к Федотову стекалось множество документов из всех отделов. Вот и сегодня — целая кипа. Привычно быстро обработав «исходящие», Николай Николаевич сдвинул стопу на край стола:

— Валюша, сдайте, пожалуйста, в отправку. И прихватите, голубушка, сегодняшние поступления.

Молоденькая сотрудница охотно выполнила просьбу, и вскоре на стол Федотову легла охапка прибывшей почты. С ней возни предстояло больше. Следовало не только зарегистрировать каждое поступление, но еще и «разнести» все по соответствующим отделам. Охапка уменьшалась и рассеивалась по кучкам медленно: Федотову приходилось бегло прочитывать хотя бы две-три строчки каждого документа.

Наконец он вскрыл предпоследний пакет — из военно-морского ведомства. Машинально записал очередной номер в регистрационный журнал «входящих», глянул в текст и... обмер. Вчитался со всем вниманием. Утер лицо и лоб платком — и снова перечитал. Сунул документ в ящик стола. Вскрыл последний пакет и зарегистрировал в журнале под уже написанным номером...

Домой с работы Федотов всегда ходил пешком. По дороге заходил в магазины и, уже не скромничая, накупал что получше — дома готовил изысканные блюда. Нынче мимоходом прихватил в киоске лишь коробку мармелада. Затем втиснулся в будочку телефона-автомата, набрал номер, вежливо сказал:

— Добрый вечер. Марию Васильевну, пожалуйста.

— У нас такой нет, вы, вероятно, ошиблись номером.

— Да?.. Минуточку! Извините, конечно, но мне слышится — не ошибся: вы ее сосед. Простите, я знаю, что вы не в ладах с нею, но мне крайне необходимо...

— Уверяю вас, вы ошиблись, — холодно перебил ответивший и положил трубку.

Перезванивать Федотов не стал и спокойно зашагал дальше. Спустился по бульвару, свернул на Метростроевскую... Вскоре был уже у себя — в двухкомнатной скромной квартире на третьем этаже старого дома. Дверь в прихожую из меньшей комнаты была распахнута — там у окна сидела в кресле щуплая старушка. Николай Николаевич одарил ее мармеладом, улыбнулся и, сопровождая слова жестами, объяснил, что устал и приляжет у себя. Куракина одобряюще покивала.

В своей комнате он сразу как-то осунулся, обмяк. Привычно переоделся по-домашнему — в шлепанцы и пижаму — и грузно опустился в старое кожаное кресло. Прикрыл глаза в мрачном раздумье.

На столике рядом зазвонил телефон. Николай Николаевич не глядя протянул руку, взял трубку.

— Слушаю.

— База горторга? Можно приехать...

— Можно! Ждем. Это вытрезвитель, — раздраженно прервал Федотов и положил трубку.

Поднялся, прошел в кухню, отпер и оставил незапертой дверь на черную лестницу. Возвращаясь, проверил, плотно ли закрыта дверь в комнату Куракиной.

Вскоре из кухни донесся щелчок запираемого замка и в комнату Федотова без стука вошел одетый под среднего москвича симпатичный мужчина лет тридцати семи. По внешнему виду трудно было предположить, что в кармане у него дипломатический паспорт пресс-атташе одного из солидных посольств.

— Добрый вечер, Майкл.

— Отнюдь не добрый. Садитесь, Фрэд.

— Что стряслось, почему экстренный вызов? Кстати, позвони вы минутой позже — меня бы в посольстве уже не было. Старушка дома?

— Куда она денется! Да вы не бойтесь: старая карга глуха, как колода. Забыли?.. Кофе хотите?

— Пожалуй, выпью.

Федотов всыпал двойную порцию, включил кофеварку. Через плечо спросил гостя:

— Сегодня пятница?

— Пятница.