Секира и меч

Когда они вернулись домой, старая Сарра уже немного успокоилась. Увидев Глеба, она посмотрела на него так, как будто он вчера умер и был погребен, а сегодня поднялся из-под земли.

Глеб сказал, что у стражников вышла ошибка: они искали какого-то отчаянного человека, избившего стражу, и кто-то указал им на него, на человека мирного, послушного, незлобивого, бронзовую голову, который и мухи не обидит; а сейчас разобрались и отпустили невиновного.

Но старая Сарра не очень-то поверила:

— Если ты говоришь правду, то почему же так хитро улыбаешься? — женщина покачала головой. — Ох, ох! Чует мое сердце, не напрасно стражи обратили взоры на бронзовую голову. Не отвяжутся теперь. Будь поосторожнее, красивый.

И она как бы между прочим вытерла с помятого бронзового кувшина запекшуюся кровь.

Назавтра еще до восхода солнца Глеб и побратимы были уже возле Ипподрома. Кроме изредка проходящей стражи, никого не было в этот ранний час на улицах.

День обещал быть ясным, и побратимы увидели восход во всей красе. Поднявшись на мраморные ступеньки, они любовались красками — от малиновой до оранжевой, — залившими небосвод.

Как только солнце оторвалось от горизонта, послышались цокот копыт и погромыхивание колес по мостовой. Со стороны улицы Мсса прикатила колесница. Ее сопровождали несколько всадников.

Из колесницы вышел Трифон. Он был точен.

Глеб не ожидал увидеть его так скоро. Глеб думал, что, как любой из господ, Трифон опоздает. И Глеб не думал увидеть его таким: без доспехов, с непокрытой головой.

Начальник константинопольской стражи тоже с удовольствием отметил, что противник его уже здесь.

На поясе у Трифона висел средних размеров меч с обычной деревянной рукоятью. А запястья были зачем-то перетянуты широкими ремнями. Глеба удивили эти ремни. И еще он подумал: неужели столь значительный господин не может позволить себе иметь меч с серебряной рукоятью?

Кивнув друг другу вместо приветствия, они прошли на Ипподром. Побратимы и стражники шли за ними.

Глеб мимоходом обратил внимание, что Трифон на голову ниже его и что телосложение его трудно назвать мощным. Трифон был сухой, жилистый. И Глеб подумал: наверное, быстрый.

Широкий вырез рубахи открывал крепкую шею Трифона, выступающие ключицы, мускулистую грудь. Глеб удивился: грудь этого человека была вся в шрамах. И решил, что Трифон либо всегда пропускает удар, нацеленный в грудь, либо в жизни своей очень много сражался. Но второе не очень пугало Глеба, ибо он тоже сражался немало, несмотря на свои молодые годы.

Недалеко от трибун сразу за беговой дорожкой Глеб заметил площадку, действительно присыпанную опилками. К этой площадке они вдвоем и направились. Все остальные расселись на скамьях.

Когда Глеб и Трифон стали друг против друга и обнажили мечи, Трифон вдруг спросил:

— Чем ты удивлен, юноша?

Глеб, и правда, был удивлен:

— Почему ты не надел доспехи? Ты как будто не хочешь жить?

Трифон улыбнулся:

— А ты почему не надел доспехи?

— У меня их просто нет.

Трифон улыбался чуть-чуть высокомерно:

— А мне они просто не нужны. Лучшие доспехи — это острый глаз.

— Отчего же у тебя вся грудь в шрамах?

— Был молодой, глупый… Вот как ты сейчас… Хотел побыстрее всего достичь. И ошибок совершил предовольно.

Глеб нахмурился. Его опять задели слова этого человека. Глеб и знать не знал, что Трифон намеренно вызвал его на разговор, чтобы обидеть, чтобы позлить, сделать свирепым. А свирепый — на каждом шагу ошибается. Глеб даже не догадывался, с каким многоопытным противником свела его судьба.

Трифон был мастер. На каждый вид боя у него была своя излюбленная тактика. В поединках с молодыми и злыми он предпочитал тактику ответного нападения. Он давал возможность противнику нападать первым, дразнил его, ловко уходил от ударов, а когда противник в какой-нибудь из моментов — рано или поздно — ошибался и открывался, Трифон внезапно поражал его.

Глеба он начал злить речами, продолжил — смехом; потом весьма подразнил его своей неуловимостью. Глеб нападал и нападал; он делал и обманные движения, и резкие выпады, и проводил стремительные атаки. Но все-то Трифон ускользал и подсмеивался, что начинало не на шутку раздражать Глеба. Этого ловкого вьюна он готов был разрубить до пояса.

И вдруг… Глеб вынужден оказался замереть. Он почувствовал, что острие меча Трифона упирается ему в ребро — прямо перед сердцем. И Трифон уже не смеялся. Глаза его смотрели холодно, жестко. Стоило ему нажать на меч…

Трифон не стал нажимать. Он опять засмеялся и отскочил в сторону. Это был настоящий дьявол.

Отражая очередной удар Глеба, он сказал:

— Ты очень сильно бьешь по мечу. И вся твоя сила уходит в звон. Кому это нужно?.. Тебя как будто никто не учил владеть мечом. Следует уметь расслаблять руку.

Глеб уже понял, что противник перед ним не простой и что Трифон этот пожалел его, хотя с легкостью мог убить. Такой оборот был для Глеба неожиданным. Нужно было взять себя в руки и перестать злиться. И Глеб овладел собой.

Трифон это заметил: