Секира и меч

С неслыханной жестокостью убивали крестоносцы горожан. Немыслимые страдания, немыслимый страх, немыслимые жертвы… Как видно, вознамерившись поселиться в этом прекрасном древнем городе, латиняне сговорились прежде вырезать всех его жителей. Убивали всех подряд: и воина, отступающего с мечом в руке, и женщину, в страхе охватившую голову руками, и младенца, плачущего на груди убитой матери.

Рыцари врывались в богатые дома и уже считали эти дома своими по праву. И писали на воротах и дверях свои имена – кто мелом, кто углем, кто – кровью… Царапали на стенах свои девизы… Потом опять выбегали на улицы и гонялись за обезумевшими от ужаса горожанами. Посреди улиц и площадей насиловали женщин, насиловали их на трупах мужей, в их же собственных домах, на глазах детей.

Несчастные горожане, не найдя укрытия в домах своих, пытались спастись в храмах. Неверные набивались в храмы по нескольку тысяч и запирали за собой двери. Но латиняне, не боясь гнева Божьего, выламывали тараном двери храмов или поджигали их, а потом, ворвавшись внутрь, устраивали беспощадную резню. В иные храмы въезжали верхом и давили женщин и стариков конями, секли мечами. Кровь потоками вытекала из храмов…

Расстреливали иудеев из луков, разрубали надвое, лупцевали, истязали, терзали, били плетьми, распинали на дверях жилищ, издевались всячески, глумились над их святынями, а потом, устав, затворялись в храмах христианских и молились и благодарили Бога за дарованную им победу. Иногда даже не утруждали себя вынести из церквей трупы – молились на трупах. Молились в окровавленных одеждах, на которых даже невозможно было различить красных нашитых крестов… Помолившись, латиняне выходили на улицы и устраивали новую резню.

Так продолжалось несколько дней…

Трупы иудеев и сарацин вывозили за город повозками. Тем повозкам не было числа. Трупы сваливали в ямы и закапывали.

А потом делили богатства. Часто ссорились между собой – из-за лучшего дома, из-за скота, из-за коня, из-за сада, из-за красивого кольца. Доходило до драк и до кровавых побоищ. Богатством овладевал сильнейший.

Все пороки мира в самом неприкрытом разнузданном виде вылились в эти дни на улицы славного Иерусалима. Быть может, поэтому латиняне так много здесь молились; каялись на священных камнях и обагряли их кровью; поклонялись Гробу Господню и умывали руки в крови… Даже из испытанных старых рыцарей, много жестокостей повидавших на своем веку, многие не выдерживали страшных зрелищ, не выдерживали того, что творили их руки, и сходили с ума. Размазывая по щекам кровь и слезы, они ходили по улицам, заваленным мертвыми телами, и кричали в небо кощунственные слова.

Иные из рыцарей искали облегчение в вине. Они не трезвели. А напившись до безумия, творили новые зверства. Во многих местах города иудеи и сарацины продолжали защищаться: во дворцах, могущих выдержать осаду, в крепостях, в башнях, в храмах, в каких-то подвалах. Ночами неверные делали дерзкие вылазки и убивали рыцарей, каких встречали на улицах. Но было обороняющихся все меньше. Они гибли во множестве, ибо не могли противостоять хорошо вооруженным, защищенным латами рыцарям. Возможно, кто-то из жителей города знал тайные пути, по которым можно было покинуть Иерусалим. А были и такие, кто, не видя для себя иного выхода, кроме смерти, становились самоубийцами. Женщины и старики бросались вниз головой с высоких башен и стен крепостей…

Глеб несколько дней искал Волка и Щелкуна. Он обыскал те места, где видел их в последний раз, он спустился даже в цистерну. Но нигде не находил и следа побратимов. Глеб пересмотрел тысячи трупов сарацин и рыцарей, он переворачивал всех, лежащих ничком; Глеб расспрашивал латинян во всех уголках города. Но рыцари то пожимали плечами, не понимая, о ком идет речь, а то и вовсе не отвечали, занятые грабежом. Никто не видел побратимов в живых, никто их не видел и среди мертвых. Хотя… трупы давно уж вывозили в повозках. Может, вместе с другими вывезли тела Волка и Щелкуна? Не пойдешь ведь раскапывать ямы… Но город был велик, и Глеб все надеялся, что где-нибудь да встретит потерянных друзей.

Глеб спрашивал Конрада о побратимах, спрашивал и рыцаря Готфрида, и они не смогли ему помочь.

Прошло несколько дней.

Насмотрелся Глеб грабежей и убийств столько, что было ему тошно. Он уж и сам, не запятнавший себя насилием над слабым, едва не сходил с ума. И не раз уж был готов бежать из этого несчастного города, и лишь поиски побратимов удерживали его в Иерусалиме. А уйти Глеб хотел к морю, хотел попроситься на корабли, чтобы вернуться в Константинополь. Глеб начинал всерьез подумывать о спокойной и достойной службе в страже Трифона…

Пройдя старинный мост через Ксист, Глеб поднялся в Верхний город. Те же картины насилия и грабежей предстали здесь его взору.