Секрет аромата. От молекулы до духов. Как запах становится произведением искусства

Гораздо более серьезный вопрос с изотопами. Хотя я не нашел ни одного человека, кто публично бы заявил, что изотопы пахнут идентично, каждый, с кем я разговаривал, судя по всему, в этом не сомневался. Кажется, у людей нет подтверждений, что изотопы пахнут по-разному. Единственное исключение – утверждение, что H₂S и D₂S пахнут одинаково, но это абсолютно ничего не значит из-за того, что изотопы очень быстро меняются, как только вещество оказывается в носу. В начале 1995 г., когда я стал этим заниматься, я еще не знал о работе Клифтона Мелоэна с насекомыми. Но я был самонадеян и полагал, что смогу сам создать для себя запах. Работа моя облегчалась тем, что в то время химикам стало доступно большое количество изотопов, которые они использовали для химического анализа, преимущественно в ядерном магнитном резонансе. Если у вас есть химическое соединение в растворе, и вы хотите определить его структуру с помощью водородного ЯМР без помехи со стороны растворителя, вам нужно лишь убедиться, что растворитель содержит только атомы дейтерия, поскольку они становятся невидимыми для прибора.

Я начал изучать каталоги поставщиков, чтобы найти полностью дейтерированную версию распространенных сырьевых материалов для парфюмерии. Вскоре я наткнулся на ацетофенон, о котором в «Библии» Арктандера говорится, что он обладает «остро-сладким ароматом, в растворе напоминающим боярышник или резкий запах цветков апельсина». Фирма Aldrich предлагала его в полностью дейтерированной, или «d₈» форме. Я заказал грамм этого вещества и сто граммов гораздо более дешевого обычного. Мне все привезли на следующий день. Я запер дверь, чтобы меня не беспокоили. Если в ближайшее время мне суждено будет убедиться, что я полностью заблуждался, лучше, чтобы рядом не было свидетелей. Я осторожно вскрыл флакончик с «d₈», окунул в него блоттер, другой – в нормальный, и приступил к делу. Первое впечатление было поразительным: они пахли по-разному: дейтерированный казался менее сладким, более разбавленным. Однако спустя несколько подходов запахи стали более сходными, их было почти невозможно различить. Я позвонил коллеге, химику-флейвористу Чарльзу Селлу, рассказал об этом, и он сухо, хотя и вполне разумно, ответил: «примеси». Он предложил мне воспользоваться его газовым хроматографом для анализа запахов, и мы договорились о встрече. Примерно через неделю я отправился в Эшфорд с моими образцами. В сопровождении Кена Палмера, главного лаборанта Чарльза Селла, я попал в подвал, где располагался хроматограф. Кен запустил в аппарат «d₈», подождал минут пятнадцать, а затем выпустил чистый «d₈» с другого конца. После чего сразу же воскликнул: «Это другое! Я знаю этот запах много лет, это не ацетофенон!» Мы запустили образец обычного вещества и на выходе он пах как обычно. Я был вне себя от радости, мы поспешили наверх поделиться новостью с Чарльзом и его коллегами. К моему удивлению, они не проявили особого интереса, и я отправился в Лондон. В вагоне поезда две девушки, сидевшие через проход, нюхали парфюм на запястье друг у дружки, и я подумал: «Я понял, как это работает».

Я начал собирать факты, делал расчеты и постепенно формулировал идеи, необходимые для того, чтобы написать Важную Статью о Колебаниях. Внезапно я обратил внимание на нечто странное: всех искренне интересовало, чем я занимаюсь. Это было новое ощущение. Все, чем я раньше занимался в науке, интересовало исключительно меня и, в лучшем случае, небольшую группу людей, специалистов в этой же области. Предыдущими научными темами у меня были pH-чувствительность межмолекулярных переходов с малым сопротивлением, стабильность мембраны, обрызганной фторидом, движение липид-растворимых ионов через плотные мембранные переходы и т. п. Ничто из этого не могло быть темой увлекательной беседы. Другое дело – запах. Все очень оживлялись, когда я объяснял, чем занимаюсь. И это возбуждение, казалось, распространяется по невидимым каналам. Перед 1 марта 1995 г., когда пришло время мне начинать свой первый семинар на кафедре, я сделал нечто странное: вместо того, чтобы просто заказать для семинара аудиторию человек на сорок, чего обычно бывало вполне достаточно, я еще зарезервировал соседнюю лекционную аудиторию, вмещающую как минимум полторы сотни. У меня не было для этого веских причин, но инстинкт подсказал, что это может пригодиться. И я оказался прав. Семинар должен был начаться в час дня, но уже за десять минут до этого аудитория оказалась переполнена, и нам пришлось перебираться в лекционную. К часу и она оказалась почти полна. Доклад прошел хорошо, и примерно через полчаса после окончания ко мне подошла очень умная и обладающая большим чувством юмора коллега, Кэнди Хассал, и сказала, что испытывает огромное чувство облегчения от того, что я «не свалял дурака», потому что «очень многие на это надеялись». Это оказалось для меня неожиданностью, вероятно, раздраженной реакцией на загадочные слухи.