Секрет бабочки

16:10 ЦСВ, 8 апреля.

Марк Стэнтон, «Плейн дилер».

КЛИВЛЕНД. Сегодня после полудня полиция арестовала мужчину по обвинению в убийстве местной девушки, Сапфир (фамилия неизвестна). Жертва работала танцовщицей в клубе «Десятый номер», расположенном в Гдетотаме, в квартале 2100 по Восточной 119-й улице. Подозреваемый, Винсент Наварро, 43 лет, работал в том же клубе охранником.

Полицейские задержали Наварро в три часа пополудни, получив неопровержимые улики: в доме жертвы — на месте преступления — найдены образцы его ДНК.

Наварро получил в 1998-м году два пятилетних тюремных срока за вооруженный грабеж и нападение с использованием оружия. Его условно-досрочно освободили в 2000 году, и с тех пор он работал в «Десятом номере».

Значит, все-таки он — охранник, — и теперь его нет. Он за решеткой, где ему и положено быть. И мне не о чем тревожиться. Мне надо петь и плясать. Я должна чувствовать себя свободной.

Да только почему я ничего такого не чувствую? Почему не уходит ощущение, будто что-то не так? Когда я увидела его в квартале от моего дома, он с кем-то говорил по телефону. С кем в тот момент ему требовалось поговорить?

— Алло, Ло? Ты на связи? Черт, оплаченное время истекло? Алло?

— Я на связи. На связи. Я просто… не могу в это поверить. Я…

— Приезжай сюда… через два часа. Встречаемся у птичьей купальни?

Я колеблюсь, прислушиваясь к тихому треску статических помех, к транспортному шуму. Перспектива поездки на автобусе в Гдетотам в преддверье сумерек не представляется такой уж привлекательной, и меня начинают раздражать наши отношения: я всегда должна ехать к нему.

— Приезжай сюда, — наконец говорю я ему. — В Лейквуд.

— Нет, — резко отвечает он. — Я тебе говорил. Я не покину Гдетотам. Никогда. И у меня еще есть кое-какие дела, так что через два часа… — Пауза. — Просто приезжай сюда, лады? Я встречу тебя на автобусной остановке.

Я колеблюсь. Но что бы я ни сделала сейчас, всякий раз, когда я закрываю глаза и всякий раз, когда открываю, я вижу одно и то же: кошку, мое горящее лицо, охранника, прячущегося в темноте, темно-синие губы Сапфир. И поговорить об этом я могу только с Флинтом.

— Хорошо. Через два часа, — говорю я ему и отключаю связь.

Охранник. Винсент Наварро. Я жду, что настроение у меня поднимется, что голова перестанет болеть. Но по какой-то причине этого не происходит.

Я убираю кудряшки со лба и бросаю быстрый взгляд в зеркало. Бюстье Сапфир по-прежнему под моим черничного цвета вязаным свитером, темным на фоне моей белой кожи. Ее лицо наплывает на мое, и вновь мы на мгновение сливаемся, становимся одним человеком. Слитые воедино. Дышащие вместе. Живущие единым целым.

* * *

— Ваше высочество, — Флинт поднимается с заплеванной жвачкой скамьи автобусной остановки, чтобы поклониться. Его «медвежьи ушки» чуть не по центру и в свете уличного фонаря видно, какие они дырявые. Тук тук тук, ку-ку. Я хочу поклониться в ответ и сказать что-то остроумное, но мешают кудряшки. Поэтому я поднимаю руки и начинаю их расчесывать и распрямлять, расчесывать и распрямлять — вместо слов, — когда направляюсь к нему.

— Я думаю, нам следует поговорить в каком-нибудь уединенном местечке, леди Ло, — говорит он мне, пряча настоящие уши под шапку. — Я собирался пригласить тебя в мою берлогу, в подвал под парикмахерской на углу Гроувер и Майлс-стрит в нескольких кварталах отсюда, но я голоден. А рядом есть кафешка, куда мы можем пойти.

Ветер качает ветви деревьев, еще шесть уличных фонарей выстроились в ряд.

— Хорошо, — мне хочется побыстрее добраться до кафе. Интересно, что он хочет сказать, что ему известно. Мы поворачиваем на Эгрет-стрит. — Флинт, я…

— Ш-ш-ш, — останавливает меня Флинт, и я понимаю почему.

В нескольких футах от нас, под мигающим фонарем в конце квартала, стоит мужчина, на котором, как мне кажется, минимум семь пальто. Твидовая шляпа лежит тульей вниз между красными резиновыми сапогами, он качается взад-вперед, размахивая миниатюрными ручками, и поет. В манере Луиса Армстронга. «Ми-и-илая моя. О-о-о-х. Ми-и-и-лая моя оста-а-а-авила меня. О-о-о-х, гру-у-у-у-стно, ка-а-ак гру-у-у-у-стно».

Для столь сильного голоса выглядит он очень маленьким. Он не просто поет, но и поворачивается, вращается вокруг собственной оси, сверкает, как небесное светило, летящее сквозь космическую тьму.