Секрет брата Бога

До отъезда оставалось сделать лишь одну вещь. Как всегда перед тем, как уехать на неопределенный срок по делу, исход которого трудно предсказать заранее, Лэнг отправился на кладбище. Такси остановилось у подножия пологого холма, откуда открывался вид на город. Водитель не выключил ни счетчик, ни мотор. Опираясь на трость, с завернутым в бумагу букетом цветов, Лэнг медленно поднялся по склону. Дон, Джанет и Джефф, самые родные люди, какие только были у него за время его взрослой жизни до недавних пор. Он никогда не мог до конца понять, зачем приходит сюда, оказываясь в подобных ситуациях, и на сей раз понимал еще меньше, чем обычно. Ему вдруг показалось, что, навещая свою прежнюю семью, он каким-то образом предает ту семью, которая появилась у него недавно. Неужели он ведет себя неправильно и потому-то не сказал Герт, куда отправился? Может быть, боялся оскорбить ее? Или считал, что поступил неправильно, отказавшись взять с собою Манфреда? Дон всю жизнь заботилась о нем и сейчас очень обрадовалась бы, будь у нее возможность узнать, что у него есть ребенок, которого не смогла дать ему она. Джанет постоянно твердила, что ему нужно снова жениться. Ну а Герт вовсе не из тех, кто склонен оглядываться на прошлое. Так откуда же угрызения совести?

Опустившись на колени, он снял с двух дюжин роз зеленую обертку и поставил цветы в вазы на надгробных плитах. Потом выпрямился, постоял несколько секунд, глядя на полированный гранит, и захромал вниз по склону.

В конце концов поезд остановился под сводами в громадном бетонном кубе — пражском железнодорожном вокзале. Это безликое массивное сооружение служило напоминанием о том времени, когда страна входила в коммунистический пояс, — ее столицу тогда застраивали зданиями, архитектуру которых Лэнг определял про себя как сталинский ампир. Выйдя из полутемного помещения, он увидел неплохо, если судить по виду, сохранившуюся «Шкоду» — чешскую подделку под «Ауди». На крыше у нее светились шашечки такси. Открыв багажник, Лэнг поставил свой единственный чемодан между валявшимся на дне домкратом и запасным колесом, которое если и знало лучшие времена, то когда-то очень давно.

Водитель, остававшийся в это время на своем месте, отложил газету и в последний раз затянулся сигаретой, набитой, судя по запаху, силосом. Еще ее запах напомнил Лэнгу те картонные трубки, что курили многие из перебежчиков из советского блока, которых ему доводилось допрашивать; они называли их папиросами. Дешевый зловонный табак не исчез вместе с советской империей. Зло, как правило, надолго переживает тех, кто его содеял.

— Отель «Континенталь», — сказал Лэнг, надеясь, что водитель поймет его.

Проехав мимо дряхлых на вид складов со ржавыми железными дверями, машина въехала на бульвар с четырехрядным движением, тянущийся вдоль плавно изгибавшейся Влтавы. Впереди Лэнг видел замок Пражский Град — единственную возвышенную точку на плоском ландшафте города. Над крепостными стенами, словно корона, виднелись устремленные в небо готические башни собора Святого Витта.

В памяти всплыло странное слово «дефенестрация». Лэнг ухмыльнулся.

В мае 1618 года более сотни дворян-протестантов явились во дворец, чтобы протестовать против восшествия на престол эрцгерцога Фердинанда Габсбурга, ревностного католика, который постоянно преследовал протестантов. Спор перешел в драку, во время которой двоих советников Фердинанда самым буквальным образом выбросили в окно — «fenestra» по-латыни — пятого этажа, но оба остались невредимыми.

«Заступничество ангелов!» — заголосили католики. «Нет, скотины из хлевов при замке», — возражали протестанты. Оба советника счастливо рухнули на большой воз со свежим, еще дымящимся навозом. Так началась Тридцатилетняя война, единственный серьезный конфликт из всех, какие мог вспомнить Лэнг, начавшийся в самом прямом смысле из-за кучи дерьма.

Миновав мост, такси остановилось перед зданием из стекла и железобетона, не уступавшим уродством железнодорожному вокзалу.

Лэнг протянул водителю несколько крон, снова сам открыл багажник, достал чемодан и захромал в отделанный панелями светлого дерева вестибюль. Слева располагался магазин, торгующий изделиями из стекла, справа — табачная лавка с кубинским табаком.

Лэнг встал в очередь за обвешанными фотоаппаратами японцами, желавшими поселиться в гостинице. Обернувшись, он увидел сквозь застекленную стену, как в такси, на котором он прибыл, сел другой пассажир, и машина отъехала от тротуара. Подождав еще несколько минут, он повернулся, покинул очередь и снова вышел на улицу. Волоча за собой чемодан, а другой опираясь на трость, он направился по Парижской улице на юг. Вокруг тянулись дома эпохи барокко — все первые этажи в них были заняты магазинами и ресторанчиками. Шум уличного движения постепенно стихал за спиной. Справа вырастала, приближаясь, остроугольная крыша Староновой синагоги, отмечавшей собой местонахождение гетто, где погромы начались за много столетий до рождения Адольфа Гитлера и наступления двадцатого века.