Секрет долголетия

Впоследствии мне еще не раз придется бывать в «Правде» и показывать Марии Ильиничне рисунки для «Правды» и для еженедельного журнала «Прожектор», который будет издаваться газетой. Не раз буду заходить в секретариат и подружусь с Соней Виноградской (так звали смуглую девушку, секретаря Марии Ильиничны). Я хорошо буду знать, что возглас «Верхний!» означает звонок аппарата так называемого Верхнего коммутатора Кремля, соединяющего редакцию с кабинетом и квартирой Ленина.

Но сейчас я вышел из редакции под огромным впечатлением, размышляя не столько об участи своего рисунка, хотя это меня чрезвычайно интересовало, сколько о том, что мне самолично довелось присутствовать при том, как Мария Ильинична Ульянова — сестра Ленина! — разговаривала по телефону с ним самим, с Владимиром Ильичем! Я был взволнован и взбудоражен. «Подумать только! — повторял я себе. — Скорее написать об этом в Киев, своим!»

Развернув на другое утро «Правду», я увидел свой рисунок. Он был напечатан на обычном тогда месте политической карикатуры — на первой полосе справа. Можно себе представить мою радость.

«Успех нас первый окрылил»… За первым рисунком в «Правде» последовал второй, третий…

А вскоре мне довелось познакомиться с Дени. Кстати сказать, все в том же редакционном коридоре. Виктор Николаевич сказал мне несколько теплых, приветливых слов:

— Семимильными шагами идете, молодой человек. Семимильными. Да… От души поздравляю. Весьма, весьма… Вот недавно у вас там был швейцар нарисован. Здорово. Настоящий старый служака. Эдакий, знаете, «ундер»…

Надо ли объяснять, насколько приятно было мне услышать такие слова от одного из зачинателей советской политической карикатуры. Тем более, что искусство Дени мне очень правилось еще со времен гражданской войны, когда я в Киеве впервые увидел его яркие, беспощадно-язвительные плакаты, высмеивающие врагов Советской власти. Должен при этом сказать, что манера и стиль Дени оказали определенное воздействие на мое развитие как карикатуриста. Я многому учился у Дени, так же, как он сам творчески формировался под бесспорным влиянием великолепного художника-сатириконца Николая Ре-ми (Ремизова).

Дни, когда в «Правде» появлялись мои рисунки, были для меня особенными, праздничными. Повседневная же, так сказать, будничная моя работа карикатуриста была связана с незадолго до того созданной массовой, небольшого формата «Рабочей газетой». Я ежедневно являлся в редакцию, которая находилась в Охотном ряду, и, выбрав из последних международных телеграмм подходящую тему, тут же, в редакции, рисовал карикатуру в завтрашний номер. За недостатком цинка для изготовления клише рисунок часто вырезывался на линолеуме. Этим занимался симпатичный словоохотливый старичок, по специальности резчик печатей и штемпелей. Он располагался со своим нехитрым инструментом и банкой крепчайшего трубочного табака тут же, за соседним столом. Получив мой идущий в печать рисунок, он внимательно его рассматривал и сокрушенно качал головой, если обнаруживал обилие деталей или мелких штрихов. Потом неизменно принимался втолковывать мне, что линолеум не любит линейных контуров, а предпочитает крупные, четко обозначенные плоскости.

— Силуэтиком надо работать, дорогой товарищ, — приговаривал он со старческим смешком, — силуэтиком!

* * *

Константин Степанович ЕРЕМЕЕВ

Редактором «Рабочей газеты» был Константин Степанович Еремеев — дядя Костя, как называли его за глаза и в глаза, повторяя его дореволюционную партийную кличку. Я смотрел на этого колоритного человека с живейшим интересом: я знал, что дядя Костя — большевик старой ленинской гвардии, закаленный революционер, хорошо знакомый с царскими тюрьмами и ссылкой, один из организаторов и редакторов дооктябрьской «Правды», боевой участник и один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания, знаменитый «солдат Еремеев», командующий Петроградским военным округом в первые дни Советской власти.

Дядя Костя совсем не был похож на редакторов, с которыми мне до того приходилось иметь дело. У тех были, как правило, интеллигентские пенсне, благообразные бородки, мирные лысины. А Еремеев имел наружность бывалого «морского волка» — коренастого, загорелого, с неизменной трубкой в зубах. Широченные плечи и шея атлета, ухватистые, мускулистые руки рабочего человека, способного постоять за себя.

Мне как-то довелось присутствовать, когда Константин Степанович рассказывал о маленьком происшествии, случившемся с ним в Петрограде. Время было тревожное — сентябрь 1917 года, разгул контрреволюции. Ищейки Временного правительства и белогвардейские юнкера преследуют большевиков. Вольготно чувствуют себя и уголовные элементы. Налеты, убийства, уличные ограбления стали бытовым явлением. Как-то поздним вечером Еремеев возвращался из типографии, где печаталась большевистская газета «Рабочий путь» (очередное маскировочное название «Правды»), и в пустынном переулке его остановили два мрачных субъекта.

— Деньги!

— Не имеется.

— Тогда снимай пальто!

— Пальто? Что ж, снимайте сами, ежели нуждаетесь.