Секрет_долголетия

— Прощай, друг… — промолвил он одними губами. — Умираю… Отомсти за меня… Если домой вернешься, скажи жинке… дочурке Оле скажи… деткам…

И он замолчал, только посмотрел на меня так печально и закрыл глаза… И я не сдержался, заплакал, как ребенок.

Какой человек погиб!.. Много друзей было у меня в жизни, а такого, как Данило Лукач, не было и уже не будет…

Мы с ребятами нашли старую ржавую лопатку, разрыли воронку и похоронили Данилу под старой вербой. Сделали на дереве глубокую зарубку. Живы останемся, вернемся и поставим здесь камень, напишем на нем, что за человек тут лежит…

Низко склонив головы, мы постояли над могилой боевого друга и молча двинулись дальше по донской степи.

Шли, смертельно усталые, а когда повернули к шоссейной дороге, то увидели нескольких наших солдат. Они тянулись за майором, который с трудом передвигал ноги… Сын заметил нас еще издали, но не остановился — то ли не узнал меня, то ли стыдился подойти. Командир без полка…

Как нам хотелось поскорее добраться до станицы и спать, спать, хоть бы сотни самолетов бомбили нас!..

Наконец мы подошли к большому саду, где уже собралось много бойцов. Туда держал путь и майор со своей группой. И вдруг мы увидели: кто-то бежит к нам, размахивая зеленой фуражкой. Мы остановились, не понимая, кто это сюда бежит и почему он так кричит. И что вы думаете, добрые люди? Это бежал сюда сержант Вася Рогов. Запыхавшись от быстрого бега, он остановился в нескольких шагах от майора и, подняв руку к козырьку, по всем правилам отрапортовал громко и взволнованно:

— Товарищ майор! Докладывает сержант Рогов. Ваш приказ выполнен… Знамя полка спасено!..

Он распахнул гимнастерку, вытащил шелковое полотнище и развернул его…

Все замерли, глядя на взволнованного сержанта. А сын мой, майор, молча подошел к парню, обнял его, прижал к себе, расцеловал, как брата, и сказал просто:

— Спасибо, Вася, спасибо, друг!.. Я знал, что не подведешь. Ты спас честь полка!.. Он будет жить, наш полк, если живет его знамя. Спасибо!..

И сын отвернулся, чтобы бойцы не заметили, как на его глазах заблестели слезы.

Ребята окружили Васю. Его обнимали, целовали, а он, смеясь, просил, чтоб не очень сильно тискали его, так как на реке его ранило и он еще не успел перевязать рану.

Я тоже подошел к нему, поцеловал и сказал:

— Молодец, Вася Рогов, спасибо тебе!.. А что касается твоей раны, то где-то недалеко должна быть девушка, которая тебя сразу вылечит…

И паренек весь просиял.

Ребята не сводили глаз со знамени. Сколько ран было на этом шелковом полотнище! Оно напоминало живое существо, из которого сочится кровь… И все вспоминали, как это знамя развевалось на высотке, где много часов подряд они стояли под ураганным огнем и били по вражеским танкам, и присягу, которую давали под этим знаменем на верность нашей Родине, нашему народу.

А я стоял и думал: целый год прошел… И какой год! Попробуй сбрось его со счетов. Ведь он оставил в душе у каждого из нас такой отпечаток, который останется на всю жизнь…

И поверьте мне на слово, что после этого года за каждого нашего битого солдата можно было дать уже сотню небитых…

 

Глава тридцатая

 

КОГДА НАСТАЛА ТИШИНА

Удивительно, как быстро залечиваются на войне раны!

В мирное время, дома, иной раз с царапиной, гриппом возишься невесть сколько времени. Врачи и сестры колдуют над тобой, пичкают тебя разными лекарствами, делают уколы. А здесь, на фронте, ранило тебя, фельдшер и санитар тут как тут, сделают тебе перевязку, забинтуют рану, похлопают по плечу — и пошел в строй! Годен!

Долго ломал себе голову наш разбойник над тем, отчего это так бывает, и своим умом дошел до истины: это от злости, от ненависти к врагу, от горечи и жажды мести. Вот что исцеляет лучше любых лекарств.

В самом деле, разве можно было спокойно лежать в госпитале, когда ярость кипела в душе? Вспомнишь, сколько чудесных людей пало в бою, сколько на твоих глазах сожжено городов, сел, сколько злодеяний совершили гитлеровские палачи, и трудно тебе дышать, чувствуешь, что надо встать и сделать все, чтобы скорее вернуть доброе имя своей части, с которой пройден такой большой и тяжелый путь.

По ночам Шмае часто снился Данило Лукач. Да и днем он видел перед собой Дон и глаза друга. В ушах звучали его последние слова. Сколько раз они в минуты затишья на фронте сидели и курили, размышляя вслух о судьбах мира, как мечтали о возвращении на Ингулец, строили планы на будущее. Никто из них не думал о смерти, хоть опасность всегда подстерегала их. А теперь Данилы нет. Шмая остался без друга, за которого обязан беспощадно мстить. Сердце у него горело: туда, где вечным сном спит Данило Лукач, придут фашистские звери, надругаются над простой солдатской могилой, а после войны, может, и места того не найдешь, чтобы поставить камень с надписью, что здесь похоронен чудесный человек, пасечник и солдат, который был всю жизнь занят своими пчелами и тем, чтобы очистить от врага родную землю.