Секрет долголетия

Остатки контрреволюционных банд были вышвырнуты Красной Армией за пределы советской земли, и наглые хари Деникиных, Врангелей и их иностранных покровителей перестали быть основной мишенью советских карикатуристов. Прицел сатирического огня переносится на новые, быть может, менее крупные, но не менее важные в данный момент цели — на «внутренних» недругов советского строя: саботажников, спекулянтов, кулаков, бюрократов, приспособленцев, лодырей…

Партия требует от сатириков неустанной и беспощадной борьбы с конкретными носителями зла, повседневной и энергичной травли всего негодного и вредного, что путается под ногами советских людей, мешает им строить и жить. Такую задачу не могли, конечно, выполнить в полной мере агитационный плакат или газетная карикатура. Жизнь диктовала необходимость новых сатирических средств и приемов. Нужен был периодический журнал политической сатиры. И такой журнал появился — «Крокодил».

Но почему именно — крокодил? Кому и каким образом пришло в голову так странно окрестить орган советской печати, призванный отстаивать оружием смеха нравственные и моральные принципы советского общества, острым словом и меткой карикатурой защищать народные интересы? Что общего между благородными, по выражению А. М. Горького, «социально значительными и полезнейшими» задачами сатиры и столь малопривлекательным, хвостатым представителем «отряда крупных водных пресмыкающихся» (см. Большую Советскую Энциклопедию)?

Надо признать, что в этом вопросе долгое время не было полной ясности. Даже крокодильские старожилы долго не могли договориться между собой о том, кто же, собственно, первый произнес слово «крокодил», когда искали имя новому журналу.

* * *

…Жаркий июль 1922 года. Приехавший из Киева никому не известный молодой художник, я, набравшись смелости, принес нарисованную мною карикатуру в «Правду». В «Правду»! Газету, основанную Лениным, которую читают миллионы людей, к голосу которой прислушивается весь мир. И кроме того (это важно лично для меня), на страницах которой печатаются рисунки таких выдающихся карикатуристов, как Виктор Дени и Дмитрий Моор.

С понятным волнением открываю я дверь в редакцию.

Расположение здесь чрезвычайно простое: широкий прямой коридор, в который симметрично с обеих сторон выходят застекленные двери кабинетов и отделов. В коридоре царит оживление — это место встреч, летучих бесед, деловых и неделовых разговоров. В кабинетах более тихо и сосредоточенно. Там идет работа.

Именно в коридоре я и увидел одного из редакторов «Правды». Он шел быстро, слегка размахивая правой рукой, в которой держал длинные полоски газетных гранок. На нем была синяя рабочая блуза, на ногах домашние туфли.

Пробормотав какие-то слова, смысла которых ни он, ни я сам не поняли, я протянул ему свой рисунок.

— Что ж, — сказал он. — Пожалуй, это недурно… Мария Ильинична, — обратился он к женщине, которая в этот момент вышла из стеклянной двери с надписью «Секретариат», — посмотрите-ка эту штукенцию.

У женщины было серьезное широкоскулое лицо, светлые внимательные глаза. Гладко причесанная голова чуть-чуть наклонена набок.

Мария Ильинична взяла в руки мой рисунок, но в эту секунду из секретариата выглянула молоденькая смуглая девушка с криком:

— Мария Ильинична! Верхний!

Мария Ильинична торопливо вернулась обратно, унося с собой мой рисунок, но я успел увидеть сквозь открытую дверь, как она взяла трубку висящего на стене телефона, и услышал ее спокойный голос:

— Это ты, Володя?

Редактор в синей блузе тоже вошел в секретариат, и дверь закрылась.

Впоследствии мне еще не раз придется бывать в «Правде» и показывать Марии Ильиничне рисунки для «Правды» и для еженедельного журнала «Прожектор», который будет издаваться газетой. Не раз буду заходить в секретариат и подружусь с Соней Виноградской (так звали смуглую девушку, секретаря Марии Ильиничны). Я хорошо буду знать, что возглас «Верхний!» означает звонок аппарата так называемого Верхнего коммутатора Кремля, соединяющего редакцию с кабинетом и квартирой Ленина.

Но сейчас я вышел из редакции под огромным впечатлением, размышляя не столько об участи своего рисунка, хотя это меня чрезвычайно интересовало, сколько о том, что мне самолично довелось присутствовать при том, как Мария Ильинична Ульянова — сестра Ленина! — разговаривала по телефону с ним самим, с Владимиром Ильичем! Я был взволнован и взбудоражен. «Подумать только! — повторял я себе. — Скорее написать об этом в Киев, своим!»

Развернув на другое утро «Правду», я увидел свой рисунок. Он был напечатан на обычном тогда месте политической карикатуры — на первой полосе справа. Можно себе представить мою радость.

«Успех нас первый окрылил»… За первым рисунком в «Правде» последовал второй, третий…

А вскоре мне довелось познакомиться с Дени. Кстати сказать, все в том же редакционном коридоре. Виктор Николаевич сказал мне несколько теплых, приветливых слов: