— Что ты имеешь ввиду? — спрашиваю я. — Я никогда никому не говорила об этом раньше. — Даже Мише.
— Это означает, что иногда я вижу тебя насквозь, — говорит она и начинает загибать пальцы. — Я была твоей соседкой по комнате в течение восьми месяцев и все, что я о тебе знаю: ты сосредоточена на учебе, ненавидишь алкоголь и многолюдные толпы, и никогда не ходишь на свидания. Я едва знаю тебя и, находясь здесь, начинаю задаваться вопросом, знаю ли я тебя вообще.
Лила знает ту Эллу, которую, я хочу, чтобы она знала. — Позволишь мне пройти? Я, правда, очень устала.
Она недоверчиво смотри на меня, но не давит. Затем, она отходит в сторону, позволяя мне пройти. Облегчение охватывает меня, потому что я не хочу рассказывать ей правду. Ни сегодня. Ни когда-либо вообще. Никогда больше не хочу возвращаться в ту ночь, которая изменила всю мою жизнь. Я похоронила свою безрассудную личность, и не собираюсь выкапывать ее снова.
ГЛАВА 4
— Эта девчонка уже заставила тебя всего пылать и беспокоиться, — Итан потянулся за содовой. — Посмотри на себя. Напился после восьми месяцев трезвости, и я не верю, что это совпадение, ведь то же самое случилось в ту ночь, когда она появилась.
Я закинул в себя еще один шот 11и вытер рот тыльной стороной ладони. — Со мной все в порядке, парень. Я не могу винить в том, что делаю, никого, кроме самого себя. Элла в этом не виновата.
Итан рассмеялся, закидывая голову назад и ударившись об угол шкафа. — Кого, черт возьми, ты пытаешься убедить? Ты знаешь, точно так же как любой человек в этой комнате, что вы оба являетесь друг для друга проблемой, которая никогда не будет разрешена, пока вы не трахнитесь и не покончите со всем этим.
Я ударяю его по руке сильнее, чем планировал. — Смотри, ты сегодня весь вечер ходишь по тонкому льду.
Он поднимает руки, сдаваясь. — Прости, я забыл, как ты заводишься, когда ты в таком состоянии.
Я хватаю его за рубашку и рывком притягиваю к себе. — Каком «таком»?
Снова он поднимает руки. — Миша, чувак, успокойся и пойди выпей кофе или чего-нибудь еще. Ты не в своем уме.
Я отпускаю его и запускаю пальцы в волосы, расстроенный тем, что не осознаю чего-то.
— Кофе - это бред... Мне нужно что-то еще, — мои глаза скользят к окну задней двери, и вдруг я понимаю, что мне нужно. Я похлопываю Итана по плечу. — Выгони всех до того, как придет моя мама, ладно?
— Хорошо, чувак сделает, — вдохновлено говорит он, — но куда ты сваливаешь?
— На прогулку, — я расталкиваю людей со своего пути и, спотыкаясь, выхожу через заднюю дверь. Восстанавливая равновесие, направляюсь через газон и перелезаю через забор. «Firebird» 12отца Эллы припаркован на подъездной дорожке, значит, он, должно быть, вернулся из бара. Хотя, не имеет значения. Он не заметит, да его и не волнует, если я проникну внутрь. Я делаю это с тех пор, как мы были детьми.
Хотя, с возрастом мои намерения становились немного грязнее.
Я пялюсь на ее окно, пока не подхожу к дереву. После пьяной борьбы я забираюсь наверх и медленно, но верно двигаюсь по ветке к окну. Сложив руки биноклем, заглядываю внутрь. Люстра не горит, но лунный свет бросает след на ее кровать. Она крепко спит. Я осторожно открываю окно, и вспарываю палец о ржавый гвоздь.
— Твою ж мать... — я сосу свой палец, привкус крови и водки горчит на языке, когда я головой ныряю в окно и с мягким стуком падаю на пол.
Ее подруга с выпученными глазами вскакивает на пол с кровати. — О, Боже.
Я прикладываю палец к губам, как только оказываюсь на ногах. — Шшш...
Она по-прежнему выглядит обеспокоенной, поэтому я ослепляю ее своей самой очаровательной улыбкой.
Чем, кажется, завоевываю ее, и она оседает обратно на свою кровать. Так аккуратно, как только могу, я перешагиваю ее кровать и заползаю к Элле. Она всегда крепко спала, вот и сейчас не шевелится. Я прижимаюсь грудью к ее спине, обвивая рукой за талию, и чувствую ритм ее дыхания. Бог мой, я так сильно мечтал об этом. Это нездорово. Зарываюсь лицом к ее шее, вдыхая аромат ее волос: ваниль вперемешку с чем-то, что принадлежит только ей.
Закрываю глаза и, впервые за последние восемь месяцев, погружаюсь в мирный сон.
Половину ночи я сплю ужасно, ворочаясь, как принцесса на горошине. Только я далеко не принцесса, а горошина - это мои угрызения совести. Не знаю, почему чувствую себя виноватой из-за сдувающегося Миши. Мне было весело последние восемь месяцев. Хотя, он не жил по соседству со своими печальными щенячьими глазами и очаровывающей сексуальностью.
Мой беспокойный сон стал еще хуже, когда отец завалился домой посреди ночи, натыкаясь на чашки и бутылки, в жопу пьяный. Позже я слышу его рыдания в ванной, где умерла моя мама. Слышать это по-прежнему больно, потому что его слезы - моя вина.
Когда я засыпаю, это заканчивается тем, что я оказываюсь в лучшем за свою жизнь ночном отдыхе. Когда же я просыпаюсь далеко за полдень, чувствую себя свежей и спокойной. Пока не понимаю, почему.