Секрет государственной важности

В вагоне все под боком: и кровать, и кабинет, и столовая.

— Вас дожидается полковник Сугахара… от командующего японскими вооруженными силами, — доложил секретарь Домрачеев, студент-эсер, в очках, с заброшенными назад волосами. Человек с невозможно спокойным характером, он с некоторых пор неожиданно сделался советником Дитерихса. Он упорно не хотел называться адъютантом и ходил в штатном. Между прочим, среди приближенных правителя он славился тем, что знал тысячу способов брать взаймы деньги.

Генерал всполошился. Опять проснулись надежды.

— Приготовить в салоне завтрак на семь персон, — приказал он. — Господина полковника просить к столу.

Дитерихс вышел тщательно выбритый, пахнущий отличным французским одеколоном. Он казался бодрым и оживленным. У приглашенных четырех генералов нахмуренные лица. Двое с седыми шевелюрами, двое бритых наголо. На груди и на шее — всевозможные ордена, пожалованные его императорским величеством и Колчаком. Самый младший в чине — полковник Курасов. Все с нетерпением ждали, что скажет японец.

— Вы от генерала Точибана? — Правитель поздоровался с гостем-полковником. — Прошу садиться, господа.

Японец звякнул шпорами.

— Надеюсь, с хорошими вестями? — Дитерихс принялся усердно чистить апельсин, будто всецело поглощенный этим занятием.

На самом деле он был весь в ожидании. С чем прибыл полковник? «Японские императорские войска приостановили эвакуацию…» — как хотел бы он услышать эти слова!

Но японец пока лишь подобострастно поклонился.

— Позвольте, ваше превосходительство, — сказал генерал с белыми усами, старый, но еще бодрый на вид, — мне хочется сказать два слова нашему гостю.

— Пожалуйста, Иван Карлович, — сдерживая нетерпение разрешил Дитерихс, — мы все рады видеть полковника.

Правитель покончил с кожурой апельсина и теперь медлительно расщеплял его на дольки.

Белоусый генерал поднялся с места, сверкнув бритой головой. Он был известный лошадник и разговаривал преимущественно о лошадях. С Дитерихсом у него был общий язык. Но сегодня услышали другое.

— В действиях императорской Японии, — тронув усы, начал он, — мы не можем не видеть проявление здорового понимания сущности происходящего в России болезненного процесса… Страдания и жертвы, которые принесла и несет императорская японская армия во имя восстановления справедливого мира, вплетут в венок Японии лучшие цветы и дадут ей право на всеобщее признание за нею имени носительницы великой идеи мира. — Оратор сделал поклон в сторону Сугахары. — Эти жертвы свяжут нас с Японией узами бескорыстной дружбы и дадут ей основания на бесконечную благодарность…

Дитерихс закашлялся. Он был недоволен, или, может быть, апельсин оказался кисловат… Усатый генерал заметил гримасу на лице правителя и круто свернул речь.

— Может, мы послушаем господина полковника? — раздался строевойбас генерала Молчанова. Он был деловит и не любил отвлекаться.

— К сожалению, господа, я должен сообщить вам печальную новость… — Японец поклонился. — Конференция в Чанчуне не принесла ничего утешительного. Ваши успехи оказались слишком скромными. Нам не удалось найти общего языка с другими державами. Сроки эвакуации остались прежними.

Дитерихс побледнел, снова закашлялся, встал, опять сел. Апельсиновая долька выпала у него из рук.

— Как, — растерянно воскликнул он, — вы согласились и Сахалин отдать Советам?!

Генералы, сидевшие за столом, навострили уши.

— Нет. Сахалин мы оставим за собой. Мы хотим обеспечить возмещение убытков, понесенных Японией… Но Владивосток эвакуируем. Генерал Точибана просил вас, ваше превосходительство, сообщить ваши планы в течение трех суток.

— Патроны… Где обещанные патроны? Нам нечем стрелять! — истерично выкрикнул генерал Смолин.

— Если бы мы были обеспечены боеприпасами… — налился багрянцем Дитерихс.

— Я не уполномочен вести какие-либо переговоры, — поднялся полковник. Он вынул золотые часы из нагрудного кармана кителя… — О, уже поздно, я вынужден вас покинуть, господа… Почтительнейше напоминаю, ваше превосходительство, — это Дитерихсу, — если ваши планы не будут известны в трехдневный срок военному командованию, последствия могут быть весьма тяжелыми. Итак, три дня. — Полковник сделал общий поклон и вышел из салона.

Серебряные шпоры едва слышно позвякивали, стихая, но для генералов, оставшихся за столом, их звон казался пожарным набатом.

После ухода Сугахары в салоне воцарилось давящее молчание.

— Господа, — сказал Дитерихс, — давайте решать. По крайней мере, теперь обстановка… — он закашлялся, — совершенно ясна. Я хочу знать, как отозвался народ на призыв Национального съезда. Каковы результаты? — Он вынул платок и очистил нос. — Извините, продуло в вагоне.

В дверях салона показался дежурный адъютант.

— Делегация местных литераторов, ваше превосходительство. — Адъютант застыл в ожидании.

Дитерихс вопросительно посмотрел на своих генералов.

— Я думаю, стоит принять, — отозвался белоусый генерал. — Так сказать, дань общественному мнению.