Чтобы предупредить возможное всеобщее замешательство, она поспешила выкрикнуть:
— Он с нами. Не двигайтесь. Он исчезнет. Он явился и настроен благожелательно, не спугните его, прошу вас…
Дым в библиотеке вызвал непрекращающуюся волну криков и вздохов. Стало еще душнее, дамы обмахивались веерами, мужчины сняли сюртуки и расширили галстуки, по их вискам катились струи пота.
«Но то ли еще будет», — хохотала про себя Ульяна, наслаждаясь зрелищем всеобщего ужаса, и довольная сильнее дергала носками туфлей под скатертью.
Заметались шторы, упали книги, слетела с подоконника ваза, опрокинулись канделябры, потухла часть свечей. Стало темнее. Некоторые дамы впали в истерику — визжали, как свиньи на бойне, иные попадали в обморок, их оттащили к углам, усадили на стулья.
В дыму Ульяна вдруг засветилась, ибо фосфоритовый состав, которым она себя заранее опрыскала, напитал света, а воцарившийся полумрак сделал исходящее от нее свечение отчетливей. Она выпустила руки соседей и встала, подняв ладони вверх. Лицо искажено уродливой гримасой, кожу словно пронизывает космическое сияние.
— Он в моем теле… — проронила медиум, замерев как истукан, настолько измененным и страшным голосом, что в обморок упали хозяин дома и еще один великовозрастный господин в старомодном сюртучке. — Ваши вопросы!
Смелых оказалось достаточно, посыпались вопросы о жизни, смерти, наследствах, учебе, торговле — обо всем насущном. На все это Ульяна ответствовала пространно, слова ее могли бы удовлетворить даже самого взыскательного вопрошателя, ибо многих изучила достаточно, чтобы знать, какие ответы те желали услышать. Делать предсказания она училась у цыганок, промышлявших гаданием, тщательно запомнив многие замысловатые ответы, что они давали, глядя на ладонь или веер карт, особенность которых как раз и состояла в небывалой универсальности, а та, в свою очередь, простачкам разным мнилась истиной с точностью да прямым попаданием.
Дым тем временем рассеялся, стала выветриваться и угасать фосфоритовая краска. Надо было переходить ко второму акту представления, самому интересному, но не самому простому. Ульяна знала, что фосфор быстро улетучится, Ромэну времени не хватит. Нужно задержать гостей еще как минимум на час, и для этого у нее имелся маленький шприц, который уже был испытан, наполненный на сей раз безобидной камфарой, но концентрацией, превышающей обычный раствор в несколько раз. Достаточно одного укола, чтобы сердце зашлось галопом.
А для паники, тем паче в столь напряженной обстановке, в духоте и полумраке, того достаточно, чтобы к спиритическому сеансу добавить и вполне эффектный сеанс экзорцизма. Когда Ульяна говорила, что собирается отомстить Бирееву, она имела в виду не только невинную шутку с безделками из ограбленной ею ювелирной лавки. Оставалось надеяться, что пахучие благовония поглотят едкий запах камфары — ее будущего орудия преступления, а полнокровный и склонный от природы к высокому давлению банкир в полной мере ощутит его действие на себе.
— Последний вопрос, — отрубила Элен Бюлов, чувствуя, что силы на исходе. Держать руки постоянно поднятыми — занятие не из легких, еще тяжелее сохранять на лице маску предсмертной агонии.
Тут Биреев, слава небесам, вспомнил о сокровищах скопцов и почти выкрикнул, где, мол, вы зарыли свои вклады, которые полиция так и не смогла сыскать.
Полуопущенные дрожащие веки медиума вдруг резко вскинулись, глаза стали круглыми, как блюдца, ладони задрожали, рот искривился.
— Кто желает знать?
И сказаны были эти три слова ужасающим, замогильным тоном, да еще и с использованием уловки чревовещания — когда губы остаются неподвижны, но слова льются из горла, словно сами по себе, словно рождаются в утробе. Гости, до того несколько освоившиеся и уже принявшиеся шептаться, мгновенно замолчали.
Медиум перестала дрожать и застыла с широко распахнутыми глазами, уставившись неподвижным остекленевшим взглядом на Биреева. Тот замер с бледным, вытянувшимся и перепуганным лицом. Словно пугливый лесной олень, почуявший близость охотника, сжался, напрягся, даже со стула соскользнул вправо — аккурат в направлении двери. Так и сидел вполоборота между Катериной Семеновной и госпожой Михайловой, готовый в любую минуту дать деру.
Но Ульяна не отпустила бы его сегодня так запросто. Уж слишком он ей докучал, уж слишком часто ставил под угрозу ее планы.
Медленно опустились ее руки, она свесила голову на грудь и стала изображать нечто вроде пляски святого Витта. Руки вздрагивали вдоль тела, словно две белые змеи, голова, безжизненно свисавшая вниз, спущенные на лицо черные локоны подергивались в такт рукам и ногам. Внезапный транс медиумши произвел на гостей ужасающее впечатление. Те, кто был стоек до сей минуты, уже толпились у двери. Стол опустел. Раздавались тихие жалостные вскрики, кто-то плакал. Прямо у порога потеряла сознание одна из барышень и телом своим преградила путь к отступлению части толпы.