— Поторопись, — сказала она спустя некоторое время. — Скоро придет спикер парламента. С ним я изображаю невинную студентку. Ты же знаешь, он профессор.
— А потом? — поинтересовался Назри.
— Поторопись, — повторила она. — Потом будут еще трое, или четверо, или пятеро — все зависит от того, насколько ревнивы их супруги.
С этими словами Асмахан, смеясь, но решительно подтолкнула его к двери.
«Странная женщина, — в который раз подумал о ней Назри. — Как будто не арабка».
Асмахан совершенно не стыдилась своей работы и смотрела на нее как на обыкновенный бизнес.
— Проститутка — древнейшая профессия на земле, — сказала ему как-то она. — Один продает силу своих рук, другой — глаз, третий — спины. Я продаю работу своего влагалища.
Все выглядело вполне естественно, но Назри не понравились ее рассуждения.
— Представим себе, — продолжала Асмахан, — красивую и умную девушку, вступившую в брачный возраст. Какого жениха выберут ей родители из сотен претендентов? Нет, не самого душевного и красноречивого. И не самого умного, не говоря уже о самом честном. Они выберут самого богатого и влиятельного, а что это, как не покупка и продажа? Здоровую и красивую женщину отдают в обмен на власть и защиту для нее самой и ее семьи. Но я вижу, ты меня не понимаешь…
Назри окончательно запутался. Она говорила как будто по-арабски и в то же время на каком-то чужом языке.
На этот раз Аббани отправился к каллиграфу во второй половине дня, надеясь, что к тому времени он успеет чем-нибудь прополоскать рот. Действительно, теперь мастер дышал запахом апельсина и кориандра.
— Понравилось ли президенту наше последнее письмо? — спросил Фарси сразу после приветствия.
— Да, очень. Разве может не понравиться то, что вышло из-под вашего пера? — спросил Назри, направив свое внимание на острый нож, которым мастер обрабатывал тростниковую трубочку.
— Я почти закончил. Садитесь, пожалуйста. — Он показал гостю на стул.
К каллиграфу подошел подмастерье и спросил сусальное золото. Фарси открыл шкаф и достал из него толстую тетрадь.
— Осталось семьдесят листов. Когда закончишь, напишешь, сколько взял, и поставишь дату на странице в конце тетради. И осторожней, это золото!
Подмастерье был уже не мальчик и почувствовал себя неловко оттого, что его наставляли в присутствии гостя.
— Да, господин, я всегда обращаюсь с ним бережно, — покорно ответил он.
— И пришли сюда Юсуфа, пусть принесет нам два кофе, — велел напоследок каллиграф.
Из мастерской вышел маленький косоглазый мальчик и спросил Фарси, какой именно кофе он хочет.
— Много сахара и чуть-чуть кардамона, — ответил тот, после чего малыш отправился в кофейню Карама в самом конце улицы.
Наблюдая за мальчиком, Назри удивился его опрятности. Вообще, учеников Фарси от работников соседних лавок отличала какая-то особая элегантность.
— Каллиграфия не терпит небрежности, — коротко ответил мастер на комплимент клиента.
— Сегодня я пришел к вам с необычной просьбой, — сказал Назри, допив свой кофе и подвигая стул ближе к Фарси. — Это личное, для женщины, понимаете? — продолжал он шепотом. — Разумеется, не для жены. Кто пишет любовные послания законной супруге?
Каллиграф холодно усмехнулся.
— Вот, посмотрите. — Назри достал из бумажника сложенную записку, развернул и протянул мастеру.
Фарси прочитал фразу, которая ему понравилась.
— Какого размера должна быть надпись? — спросил он.
— С мою ладонь, — прошептал Назри. — И прошу вас… не жалейте золота.
— Это срочно?
— Да, как всегда. И снова нужно будет сделать сопроводительное письмо. Вашим чудесным почерком, но без моей фамилии и обратного адреса. Чтобы дама могла его показать, понимаете? Достаточно будет подписать его моим именем: Назри.
— Но вы должны изложить, что хотите сказать ей в этом письме. А я уж постараюсь сформулировать.
Назри заерзал на стуле. К этому вопросу он оказался не готов.
— Ну знаете ли… что-нибудь про любовь и все такое… — пробормотал он.
Каллиграф усмехнулся про себя, глядя на беспомощность, с какой этот могущественный и богатый человек пытается выразить свои чувства.
— Хорошо, — снисходительно кивнул он. — Тогда скажите, по крайней мере, что любит эта дама и что вы находите в ней особенно красивым. Подумаю, как мне это оформить.
Назри покраснел, точно ребенок, и принялся расписывать голубые глаза и прочие достоинства своей проститутки. Под конец он упомянул об удивившем его признании, что она любит слова больше, чем мужчин.
Мастер все записал. В душе он позавидовал этому денежному мешку, любовница которого преклонялась перед искусством каллиграфии.
Только на улице Назри почувствовал, что вспотел.
12
Всю жизнь потом Нура с благодарностью вспоминала время, проведенное у портнихи Далии. Чего она только не узнала за эти три года! Позже она повторяла, что если отец приобщил ее к чтению, а мать к кулинарии, то Далия научила ее жить.
Работа у Далии нравилась Нуре еще и потому, что она позволяла ей меньше бывать дома и общаться с матерью. Девочка освобождалась от уборки и готовки. Теперь у нее была профессия, а это мать уважала.