Лyка изучающе смотрит на нее. Карие глаза светятся добротой, отросшая щетина тенью лежит на подбородке.
– Ты плакала, – замечает он. – Что тебя расстроило?
– Пожалуйста, – просит она, – уйди отсюда.
Но Лyка не уходит. Вместо этого кладет руку на ее плечо и не убирает, несмотря на всю неуместность такого жеста.
– Расскажи, из-за чего ты так несчастна, – спрашивает он.
Анна тяжело дышит. Этот юноша совсем ей незнаком, она не имеет ни малейшего понятия, кто он такой, но что-то в его манере держаться притупляет ее волнение. Так и не дождавшись ответа, Лyка доверительно склоняется к ней:
– Можно осмотреть твою рану?
Анна застывает в нерешительности. Она даже боится подумать, что бы было, если бы ее застали в компании чужого мужчины при таких обстоятельствах. Но в конце концов все-таки приподнимает юбку, а Лyка, положив руку под пятку, с осторожностью осматривает ее ногу.
– Заживет, все хорошо будет, – кивнув, обнадеживает он девушку.
То ли из-за пережитого шока, то ли благодаря дружелюбному настрою незнакомца – Анна не знает отчего именно – на нее внезапно нахлынули сегодняшние события. Разговор с родителями, резкие слова. Лицо отца, когда он вышел из-за стола… Ее бросает в дрожь, и она отшатывается от незнакомца.
– Уверена, что тебе не нужна моя помощь? – переспрашивает Лyка. – Может, барышня голодна?
– Нет.
– Ну, конечно, голодна! – восклицает он. – Тебе необходимо перекусить. Еда всегда помогает.
Достав из кармана нарядно вышитый носовой платок, он разворачивает его – внутри лежат два куска лепешки.
– Пожалуйста, угощайся, – говорит Лyка, протягивая хлеб.
Анна растерянно озирается по сторонам. На самом деле аппетит отсутствует напрочь, но она боится, что юноша не отстанет, если отказаться, и поэтому нехотя берет у него из рук хлеб.
Отщипнув и засунув в рот небольшой кусочек, девушка замечает, что юноша пристально смотрит на нее. Вкус у лепешки непривычный.
– Узнаешь? – спрашивает юноша.
Анна мотает головой.
– Я не знаю, что это за вкус, – отвечает она, перестав жевать.
– Орегано. Мы сами его выращиваем. – Лyка убирает оставшийся хлеб в карман. – Пойдем, – говорит он, жестом приглашая ее в близлежащую рощу. – Я кое-что покажу тебе.
Анна колеблется. Ей ничего не известно о незнакомце, и совершенно точно нельзя с ним никуда идти, но тем не менее, как только юноша исчезает за деревьями, она следует за ним.
– Моя мама готовит суп из лепешек, – объясняет он, не останавливаясь. – Ты когда-нибудь пробовала итальянский хлебный суп? Туда по рецепту еще пармезан полагается, правда, его здесь не сыщешь. Мы пытались добавлять шведский сыр, но вкус не тот получается. Почти вся еда по карточкам, поэтому приходится проявлять кулинарную изобретательность.
Анна заметила, что юноша активно жестикулирует. Обычно она относится к незнакомым людям с недоверием, но почему-то складывается ощущения, будто они с Лyкой давно знакомы.
Он останавливается за большим дубом и зовет ее. Анна осторожно приближается. В просвете между деревьями совсем недалеко от них стоит косуля с щиплющим куст теленком.
– Они обычно приходят сюда по утрам, – шепчет Лyка. – Правда, красивые? Когда видишь бамбино косули, вся печаль уходит.
Девушка кивает. Она уверена, что косуля не излечит ее от печали, но Лyка так старается угодить, что ей почему-то не хочется его расстраивать.
Они прячутся за дубом, пока пасущиеся животные не исчезают из вида.
– Мне пора домой, – говорит Анна, потирая руку, за которую ее вовремя схватил Лyка. – Спасибо за хлеб.
– На здоровье. Я могу проводить тебя, если хочешь. Куда барышня путь держит?
– В Хиллесгорден.
– Ты работаешь там?
Анна качает головой и окидывает взглядом свою одежду. Юбка перепачкана грязью, чулки порваны, туфли измазаны глиной. Мама рассвирепеет, если увидит ее такой.
– Нет, живу.
Что-то встрепенулось в глазах Лyки.
– Вот как? – промолвил он. – Понимаю.
– Мне лучше идти одной.
– Конечно.
Анна двигается нехотя и медленно. Поравнявшись с лугом, оборачивается, чтобы посмотреть, не остался ли Лyка стоять на месте, но юноша исчез.
На последнем участке пути начинает болеть поврежденная нога. Анна, прихрамывая, заходит во двор и прислоняется к стене дома. Родители лишили ее всего, а она, как маленький неразумный ребенок, не придумала ничего лучше, чем убежать от них.
Украдкой пробравшись в свою комнату, девушка стягивает с себя одежду и ложится в постель. Лежит, уставившись на широкие карнизы орехового дерева, обрамляющие потолок. Анна ненавидит этот дом. Раньше семья каждое лето проводила в огромном мрачном родовом имении пару недель, не больше, а теперь ее заперли здесь на неопределенный срок. Пока идет война, в Стокгольм они не вернутся.
Девушку одолевает усталость, она закрывает глаза. В сознании яркими вспышками проносятся виды моря – волны неистово бьются о камни – волосы от этого встают дыбом, и Анну охватывает дрожь. Она думает об отце с матерью и чувствует, как подступают угрызения совести. Глупо отправляться, разволновавшись, к такому опасному месту. А если бы и правда сорвалась с обрыва, что было бы с родителями?