– Тогда я хочу поехать с тобой.
– Нет, это слишком опасно, – отвечает Лýка.
– Ну, расскажи, по крайней мере, как это происходит.
Лýка вздыхает, смирившись:
– Мы подъезжаем на рыбацких катерах к условленным местам и забираем их на борт. На той стороне пролива есть люди, которые укрывают евреев и помогают добраться до места сбора.
– А потом?
– Пока не наткнемся на немецких солдат, это безопасно, – продолжает он, пристально глядя на Анну. – Хотя в сильный ветер бывает трудно вернуться, а еще там ужасно холодно. И препятствия встречаются на пути, а управлять катером приходится в полной темноте. Никто из рыбаков не рискует зажигать огни, пока не окажется на шведской стороне пролива.
– Лýка, – настойчиво произносит Анна, – я не хочу, чтобы ты ехал.
– У нас нет выбора. Надо торопиться. На побережье прячутся и ждут нас несколько сотен людей, не меньше. Мы должны переправить их через пролив, прежде чем за ними придут. Рыбаки и так уже слишком рискуют, предоставляя свои лодки, и им нужна помощь. Рейсы надо координировать. Немцы уже начали закрывать отдельные районы Дании, чтобы усложнить беженцам выезд. Там отключают телефонную связь, перекрывают улицы, кругом снуют эсэсовцы.
– Тогда скажи своим контактам, что я тоже хочу помочь. Спроси, чем я могу быть полезна.
Лýка теребит висящую на одной нитке пуговицу рубашки.
– Есть одно дело, – тихо сказал он. – Помнишь заколоченную дачу – ту, что мы нашли в северной части побережья? Там еще с заднего торца ключ висел на крюке? Можешь сходить туда – подготовить избушку для ночевки? Люди очень устанут, им надо оставить что-нибудь поесть и попить.
– Конечно, – кивает Анна, – организую. Как ты думаешь, во сколько вы приедете?
– Не знаю, где-то посреди ночи.
– Я могла бы встретить их в порту.
– Я не хочу, чтобы тебя кто-нибудь увидел, – торопливо отвечает он. – Лучше дожидайся в избушке.
– Что ты имеешь в виду? Кто меня может увидеть?
Лýка понижает голос:
– Немцы патрулируют пролив. И вдоль нашего берега рыскают шпионы. Да и потом, ты же знаешь, что Швеция обещала соблюдать нейтралитет. Если станет известно, что мы помогаем евреям спасаться бегством, это могут расценить как участие в военных действиях.
Она качает головой, и Лýка обнимает ее:
– Все будет хорошо. Я соблюдаю все предосторожности.
– Да, конечно.
Анне очень бы хотелось больше не отпускать Лýку через пролив, но, похоже, ее слова не имеют никакого значения.
Он открывает сумку и вынимает вещь, которую она узнает. Синюю жестяную коробку из-под печенья бискотти.
– На, возьми, – говорит Лýка. – Считай, что это залог моего возвращения домой. Должен же я получить назад свою коробку для сладостей.
Анна берет жестянку и невольно улыбается.
– Там внутри кое-что есть, – продолжает он. – Фотография и письмо. Видишь, я всегда буду с тобой рядом.
Открыв крышку, девушка достает лист бумаги и фотокарточку молодого Лýки в костюме. Она не знает, что ответить, и молча рассматривает снимок.
– Мне пора, но у меня есть еще одна просьба.
– Какая?
Сунув руку под куртку, Лýка достает заклеенный конверт.
– Если, несмотря ни на что, я не вернусь до завтрашнего вечера, отдашь это Битте?
Анна чувствует, как к глазам подступают слезы, но берет у него конверт.
– Спасибо, – благодарит Лýка, поглаживая ее по спине. – Не волнуйся, мы увидимся чуть позже, в избушке.
Взглянув на девушку в последний раз, он вылезает на улицу через окно спальни. Когда возлюбленный исчезает среди деревьев, Анну начинает захлестывать страх. Она приходит в отчаяние, представляя Лýку на другом берегу пролива, который, видимо, кишит немецкими солдатами; ей даже страшно представить себе, что случится, если его обнаружат.
Чтобы отогнать от себя эти мысли, девушка принимается размышлять, что взять с собой в избушку. Ясное дело, мать сказала домработнице присматривать за ней. Альма работала в имении, сколько она себя помнит, и всегда была добра к хозяйской дочке. Если попросить ее пораньше подать ужин, а потом запереться в комнате, сославшись на мигрень, Альма оставит Анну в покое, и можно будет украдкой выйти и вернуться через окно.
Ей очень хотелось бы рассказать родителям о том, что происходит. Насколько легче ей бы стало, но, с другой стороны, она знает, что это невозможно. Отец давно определился с выбором, а мать ни за что не примет ее любовь к Лýке. К тому же родители никогда особенно не стремились помогать нуждающимся. Анна неоднократно слышала, как мать жалуется на всех, кто пытается привлечь ее к помощи беженцам. Дочери не понять жесткость Ингрид. Если есть нуждающиеся в помощи, разве не обязаны откликнуться те, кто может помочь? Ее родители хорошо обеспечены и обладают связями. Они могли бы принести много пользы, но предпочитают не замечать чужого страдания. Чем больше Анна думает об этом, тем больше начинает горячиться. Как можно быть такими бесчувственными? Отец должен знать, что происходит, чему способствуют его продажи железной руды. Но родители, по-видимому, беспокоятся только о себе.