Ночью я не спала и часто вставала к Филиппу. От температуры лицо его раскраснелось, и я положила ему на лоб холодный компресс. Обтёрла шею и лицо бинтами, сделанными из своей рубашки, сменила повязку на руке. Рана на предплечье не кровила, но ожог под ключицей выглядел отвратительно. Я старалась на него не смотреть. К утру жар немного спал, и на его лбу выступили мелкие бисеринки пота. Я убрала их тряпкой и, положив новый компресс, заварила свежую порцию трав. Никто не объяснил мне, сколько их настаивать и в каких пропорциях заливать водой. Я всё делала по наитию и молилась, чтобы они не навредили. Воспаление, отравление, заживление – я очень надеялась, что сбор Абигейл справится со всем перечисленным. В противном случае я задушу её собственными руками.
К полудню следующего дня Филипп очнулся. Его глаза были ещё красными и больными, голос хрипел, но жар спал окончательно, и, хотя он по-прежнему чувствовал слабость, я знала, что опасность миновала. Ни стрелы, ни кинжал его не взяли. Мой рыцарь будет жить. Мой рыцарь меня не оставит.
Ещё спустя час я заставила его съесть всё мясо и выпить остатки настоявшегося отвара. Филиппа не вырвало, и я посчитала это хорошим знаком. Сжав мою руку, он улыбнулся и поднёс её к губам. Я впервые видела, как он улыбается. Раньше он всегда был серьёзным, или хмурым, или спокойным. Раньше он всегда держал лицо. Сегодня он наконец-то смог позволить себе быть настоящим.
– Ты сама-то ела? У меня есть сыр, а чуть позже я схожу на охоту и принесу тебе несколько жирных кроликов.
Я рассмеялась легко и весело. Из его уст это предложение прозвучало совершенно потрясающе.
– Лежи уже, вояка.
Я села рядом и погладила его волосы. Они были слипшимися и влажными, но всё равно мягкими.
– Плохо так говорить, но Леонард, скорее всего, умер. Я везла для него специальные травы, но не доехала…
– Те травы, которыми ты поила меня?
Я снова засмеялась.
– Как видишь, они поставили тебя на ноги. – А потом опять стала серьёзной. – Я свободна, Филипп. Король умер, и я больше не принадлежу ему. Ты не нарушишь своё обещание, если мы…
Он не позволил мне закончить и поцеловал первым. Второй поцелуй быстро перешёл в третий, а третий в четвёртый. Я гладила его плечи, спину грудь, и лицо. Он шептал моё имя. Платье Берты вместе с его рубашкой отправилось на пол. Его губы обжигали кожу, и я хватала ртом воздух, теряя связь с действительностью. Он был со мной. Мы стали единым целым.
Глава 27
– Теперь я, как честный человек, обязан на тебе жениться.
Мы лежали нагишом на мягких козлиных шкурах прямо на полу перед камином. Шерсть то и дело щекотала мне кожу, и я поминутно хихикала, пытаясь лечь поудобнее. Солнце медленно закатывалось за горизонт. С той нашей самой страшной ночи прошло два дня. Травы Абигейл творили чудеса и действовали лучше антибиотиков. Ожог Филиппа затянулся и уже не выглядел так отвратительно, мелкие порезы превратились в царапины, а былые силы вернулись окончательно. Он, как и обещал, сходил утром на охоту и принёс мне трёх кроликов. Правда, свежевать и жарить ему пришлось их самостоятельно. Я крови боялась и занималась тем, что приводила в порядок его рубашку.
– Не обещай, иначе я поверю.
– Верь.
Филипп поцеловал меня в кончик носа, и я, сладко зевнув, устроилась у него на груди. Небо было полосатым: местами кроваво-красным, местами лазурно-голубым. Луна ещё не вышла. Дома было тепло и спокойно.
– Знаешь, мы могли бы остаться здесь навсегда. Могли бы не возвращаться в город и жить в лесу. Я бы разбила огород, ты бы охотился и как-нибудь вечером привёл бы мне парочку диких коз. Я бы приручила их и поила бы тебя каждый день козьим молоком. Моя бабушка была из деревни и говорила, что козье молоко – самое полезное.
Филипп улыбнулся. Чуть привстав и прикрывшись шалью, я тихо замурлыкала песенку, которую когда-то часто слышала в детстве:
Голос у Маргарет был очень мелодичным. Она явно обладала хорошим слухом. Филипп засмеялся, и я кокетства ради тряхнула распущенными волосами.
– Значит, в твоё время поют такие песни?
– Нет, такие пели во времена моей бабушки, а сейчас поют то, что мне ни в жизнь не повторить. Я половину слов даже разобрать не могу.
– Зачем же нужны песни, в которых невозможно понять, что поют?