Секрет моего начальника

Я предупреждала, когда девочка уходила: «Только не пей одна. С гостями – да, на вечеринке – пусть, в баре – ладно. Но ты еще не представляешь, каков соблазн расслабиться без свидетелей. И чем это грозит». Она неохотно пообещала. И разумеется, слова не сдержала. А я, как только за ней захлопнулась дверь, вылила свое вино в унитаз и выбросила сигареты. Теперь попытки улучшить себе настроение градусами становились для меня не менее опасными, чем для нее. Нет, гораздо опаснее. Потому что ей было тридцать, мне пятьдесят восемь. Я должна была обживать пустую и холодную территорию одиночества, искать места, куда можно сбежать, хоть ненадолго. И даже представить себе боялась эти вылазки – после них в своей норе должно было стать очень хорошо. Сначала в отчаянии думала, что придется наведываться в бомжатники и на кладбища. Но быстро убедилась, что почти любое наблюдение сограждан вблизи, а тем более разговоры с ними гонят домой лучше пучка крапивы.

Набираю слова, а губы дрожат от обиды на Арину. Она, оказывается, полагает, что давала мне возможность выйти замуж. Да я один раз сказала про этот последний вагон, и то цитировала знакомую, которая через десять лет сожительства, наконец, убедила своего любовника, что пора «оформить отношения», а то «пенсионерам в ЗАГС идти смешно». А у меня с мужчинами все как разладилось после Ильи, так и не налаживалось, хоть плачь, хоть медитируй, хоть кремы меняй ежемесячно на все более дорогие, хоть часами гимнастикой занимайся. Прошептала себе возле ресторанного окна, за которым мой последний любимый так празднично ужинал с молодой красоткой: «А на что ты рассчитывала, дура старая? На то, что он будет ждать, пока у тебя дочь образумится?» И в тот же миг постарела.

Нет, со мной еще изредка пытались знакомиться на бульварных скамейках. Но это была такая мужская ветошь, что лучше бы она не приближалась. Кстати, сорокалетние неудачники, изображавшие вдруг накрывшую их любовь к ухоженной даме с приличной сумкой и на шпильках, вызывали еще большее омерзение. И это у меня-то, у женщины, которая всегда добродушно интересовалась каждым человеком, его историей, взглядами, планами. Все стали на одно лицо, искаженное страхом преклонного возраста или нищеты. А я не хотела быть соломинкой, за которую хватаются, чтобы не опуститься окончательно.

Впрочем, это я уже обобщаю. Тринадцать лет спрессовались, будто и не были секундами, минутами, днями и ночами. На самом деле я до пятидесяти пяти еще надеялась. Думала, все отболит, как раньше, задышу полной грудью, пойму вдруг, что могу улыбаться и, чем черт не шутит, даже смеяться. На кураже оживания встречу самую последнюю свою любовь, ею сердце и успокоится. У приятельниц дети как раз требовали свободы, то есть денег на аренду квартир. Арина поступила в университет и вот-вот должна была заняться тем же. Я предвкушала…

Но не учла, что их поколение – революционеры: они живут так, как считают нужным, благодаря Интернету впервые живут телесно, а не мечтают вслух. Кто-то уходит из дома, кого-то не выгонишь – лишь бы была своя комната для уединения с гаджетами. Кто-то работает в офисе, кто-то фрилансер, и даже споры о том, что выгоднее и удобнее, давно прекратились. Москвички моего возраста считали, что до тридцати надо выйти замуж и родить первого ребенка. Провинциалки смотрели на нас с недоверием и ужасом, дескать, после двадцати пяти у вас водят в ЗАГС? Старых дев? Столичные парни? Умереть не встать! У нас в двадцать пять уже второго аист приносит.

А теперь те же столичные штучки продлили себе время изыскания мужа и рождения первенца до сорока. Только родителей об этом забыли предупредить. И мы, все ближе знакомясь со старостью, гадаем, хватит ли нас на то, чтобы помогать с внуками? Малышам нужно отдавать много физических сил, а они уходят по-английски каждый вечер. И утром чаще всего не возвращаются.

Словом, Арина оказалась не из диких, а из домашних, то есть на волю не рвалась. Я прошла все круги ада. Когда она уходила на вечеринки, психовала и боялась, что с ней случится какое-нибудь несчастье. Когда неделями сидела дома, бесилась и отчаивалась из-за того, что она точно не найдет себе пару. Моя дочь, казалось, не собирается замуж. Ровесники вызывали у нее скуку, мужчины постарше – брезгливость. Про первых она говорила: «Зачем мне дурак, который еще дурнее меня?» Про вторых: «Никогда не покупала товары секонд-хенд. Тряпки хоть подвергают химчистке. А люди со всей своей въевшейся в характеры грязью лезут к тебе и считают свой жизненный опыт подарком. Только он пошлый и убогий, меня от него воротит». Я поняла, что в одиночестве останусь еще не скоро.