Если признать, что давление отбора в эволюции нашего вида определялось кумулятивной культурной эволюцией, нет ничего удивительного в том, что в результате получился необычайно крупный мозг с замедленным нейрологическим и поведенческим развитием и стремительным ростом в ходе эволюции. Как только кумулятивная культурная эволюция начала порождать культурные адаптации вроде копий и приготовления пищи, те особи, чьи гены наградили их мозгами и процессами развития, позволяющими самым экономичным и рациональным образом усваивать, хранить и структурировать культурную информацию, получали больше всего возможностей выжить, найти брачных партнеров и оставить потомство. По мере того как мозг у каждого следующего поколения становился чуть крупнее и чуть лучше приспособлен к культурному обучению, корпус адаптивного ноу-хау стремительно расширялся, стремясь заполнить весь доступный объем в мозге. Этот процесс сформировал наш мозг, обеспечив его максимальной пластичностью и “запрограммировав на прием”, и наше тело, которое должно быть как можно миниатюрнее (и тратить как можно меньше калорий), пока мы не наберем достаточно знаний для выживания. Такое культурно-генетическое коэволюционное взаимодействие запускает автокаталитический процесс, в результате которого, каких бы габаритов ни достиг наш мозг, в мире всегда будет гораздо больше культурной информации, чем любой из нас способен усвоить за всю свою жизнь. Чем лучше наш мозг овладевает культурным обучением, тем быстрее накапливается адаптивная культурная информация и тем выше требования к нашему мозгу усваивать и накапливать эту информацию.
Такой подход объясняет и три удивительных особенности наших детей. Во-первых, по сравнению с другими видами наши младенцы альтрициальные (“незрелорождающиеся”), то есть слабые, жирные, с неразвитой мускулатурой и плохой координацией (простите, детки, но это так), тогда как некоторые млекопитающие выходят из материнской утробы уже готовыми ходить, и даже приматы быстро соображают, как цепляться за мать. Тем временем, если посмотреть, что происходит выше шеи, окажется, что мозг человека при рождении развит значительно лучше, чем у других животных, и уже оставил позади больше нейрофизиологических рубежей, чем остальные виды млекопитающих. Плод еще в утробе усваивает некоторые аспекты языка (см. главу 13), а сразу после родов новорожденный готов приступать к культурному обучению. Не успев научиться ходить, самостоятельно есть и гигиенично испражняться, дети уже избирательно учатся у других на основании критериев компетентности и надежности (глава 4) и способны распознавать намерения окружающих, чтобы копировать их цели6
. Наконец, мозг новорожденного при всей своей развитости и когнитивных способностях поначалу очень пластичен (лишен миелина) и продолжает расти в том же темпе, что и в утробе. Коротко говоря, младенцы и маленькие дети – хитроумные машины для культурного обучения, хотя физически они почти полностью беспомощны.Естественный отбор сделал нас культурным видом, изменив наше развитие таким образом, что (1) наши тела медленно растут на протяжении укороченного младенчества и затяжного детства, зато у нас наблюдается рывок роста в переходном возрасте и (2) наше нейрофизиологическое развитие претерпело сложные изменения, в результате чего наш мозг при рождении опережает по развитию другие виды животных и при этом стремительно растет и еще долго сохраняет пластичность. В дальнейших главах я расскажу, как наша стремительная генетическая эволюция, крупный зрелый мозг, медленное физическое развитие и постепенная “прокладка проводки” стали возможными лишь как часть более масштабного набора особенностей, в число которых входит гендерное разделение труда, большой вклад родителей в воспитание детей и долгая жизнь после окончания периода фертильности, то есть после менопаузы. Эти особенности нашего вида тесно связаны с культурной эволюцией.
Приготовление пищи: переваривание вне организма