Приступ стыдливой школьницы, что провинилась перед учительницей и теперь стоит на коленях умоляя властную леди о прощении. Черт возьми, она все это время знала, как давит на меня, как заставляет нервничать и при этом продолжала мне мило улыбаться, словно лицемерная сука. На лбу выступили капли тяжелого пота, словно мне снова двенадцать, и я должна стоять на горохе, чтобы понять, как это плохо быть никем. Чтобы снова понять, что за неуважение к другим придется унижаться. Унижение, как расплата честью за содеяное. Это было так неожиданно…это было предательски подло и так жестоко…черт. На секунду перехватило дыхание, и я выключила микрофон бросив наушники на панель и достав тонкую сигарету вышла из студии оставив Фрею завершить этот эфир самой. Хватит с меня этого…хватит с меня унижения.
Это словесную дуэль я проиграла…прости, папочка. Я снова облажалась.
*Виктория
*Минутой спустя
Говорят, что «Пандора» развращает целомудрие. Только все на самом деле прозаичнее, ибо целомудрие развращает привычка жертвовать. За все время существования «Пандоры» я обратила внимание, что женщины с рождения должны жертвовать. Какая ужасная несправедливость. Потеря невинности – жертва ради мужчины, дабы доказать ему свою чистоту, и хорошо, если после первого акта все закончится, как в хорошем порно фильме, возможно даже итальянском, где все в итоге женятся, и устраивают массовую оргию со свидетелями и гостями, и быть может, даже родственниками. Смирение с ролью борщеварки – жертва ради непригодного мужчины, что не в силах увидеть в тебе большее, и ты смиренная ждешь, когда бытовой парень, который так устает на работе захочет после ложки твоего борща овладеть тобою. Выбор каждый год рожать детей – жертва на которую ты пойдешь, чтобы привязать к себе возлюбленного, что давно заимел на стороне подтянутую, симпатичную любовницу лет шестнадцати, которая при слове дети сдерживает эти рвотные рефлексы, ибо знает, что с таким тело рождаются, чтобы согрешать, а не порождать продолжение грехов первородства. Все это болезненное влияние не менее болезненного социума, что так сладко диктует невинным, иной раз незрелыми женским мозгам, что правильно, а что грех. Я всю свою жизнь хочу одного, чтобы женщины поняли раз и навсегда, что их тело касается исключительно их, а не других людей. Никто не вправе решать за них, никто не может диктовать фетиши и устанавливать табу…
Но я боялась саму себя…я боялась признаться в том, что, натаскивая других…я совершенно не знаю себя. Открывая новые и новые грани, я просто боялась сойти с ума. Под натиском страсти и нетипичной похоти, я подавалась своим моральным ощущениями, и познавала саму себя снова и снова позволяя агонии взять надо мной вверх. Каждый изгиб тела чувственно реагируя на визуальное удовольствие, я не могла понять, что заставляет меня возбуждать с каждым разом сильнее…расслабление…нетипичное моральное расслабление, что вызывало мурашки в лодыжках, словно грациозная лань готовиться к своему самому главному прыжку, и этот манящий зов плоти одурманивал меня, словно чувственного, слепого художника, словно голодного, немого поэта. Я окунаюсь в этот омут страсти и нетипичного вожделения позволяя ощущениями пробудить изначальное значение показывая мое место в иерархии сексуального мира. Быть может…моя Пандора проверяет меня на терпимость…проверяет струнки души на стойкость…