Секрет покойника

— Венецию разграбил Наполеон, Париж — нацисты, Берлин — русские. Москву грабил любой, у кого были деньги, — Николич печально улыбнулся. — Sic transit gloria mundi. Или же, если вы позволите мне перевести эту фразу как профессиональному историку, «дерьмо случается».

Из динамика компьютера раздался звон колокольчика.

— Мне пора на лекцию. Простите, но я вам больше ничем не могу помочь.

Майкл и Эбби вышли на улицу. У тротуара стояли троллейбусы. Сгрудившись у дверей, их водители устроили перекур. Майкл посмотрел на часы.

— Будем надеяться, что Грубер скажет нам больше.

Глава 32

Константинополь, май 337 года

Я спешу по переулку, затем сворачиваю на широкую улицу, вдоль которой протянулась вереница платанов. Сейчас это только саженцы, но в один прекрасный день их тень будет спасать улицу от летнего зноя. Если, конечно, город доживет до этих времен. По всей империи разбросаны недостроенные города, символы тщеславия разных императоров. Я видел их все — Фессалоники, Никомедию, Милан, Аквилеи, Сирмум. Даже Рим окружен кольцом ипподромов, которые ни разу не видели скачек, и мавзолеев, чьи хозяева нашли свой последний приют в других местах. Интересно, захочет ли новый император жить в городе, названном именем его предшественника?

Мысли как будто подгоняют меня, и я ускоряю шаг. Я помню, что Константин сказал мне в тот день, когда приволок меня во дворец.

Христиане плюются и царапаются, но они не кусаются. А еще я помню, что Флавий Урс, ожидая кончины Константина, сказал на прощанье с того берега Босфора. Тебя не удивило, что Константин поручил расследовать убийство епископа человеку, который ничего не знает о христианстве и христианах?

Неужели Константин хотел выставить меня на посмешище? Или его подговорил Евсевий? Ведь даже если бы я что-то узнал, они наверняка сделали бы все для того, чтобы это осталось тайной. Я всю свою жизнь только тем и занимался, что хоронил секреты Константина.

Существуют две группировки. У каждой есть обидные клички в адрес другой, но проще будет назвать их арианами и ортодоксами. Ариане следуют доктрине священника по имени Арий, который утверждал, что Христос, сын Божий, был создан Богом Отцом из ничего. Ортодоксы утверждают, что Христос такой же бог и имеет ту же вечную сущность, что и Бог Отец.

Все это я уже слышал раньше.

Никея, июнь 325 года. Двенадцать лет назад

Я никогда не понимал их споров. Насколько мне известно, никто никогда не спрашивал, является ли Аполлон таким же вечным, как Диана, или же был ли Геркулес единосущен Юпитеру. Мы с братьями никогда не сидели в нашей пещере, пытаясь выяснить природу и ипостаси Митры. Мы приносили жертвы и выполняли ритуалы — так, как нас учили. Мы считали, что боги лучше нас знают, кто они такие.

Не то что христиане. Эти всегда о чем-то с пеной у рта спорят, вечно пытаются что-то доказать себе и другим. Они готовы до бесконечности искать ответы на вопросы, на которые не существует ответов — на мой взгляд, исключительно с той целью, чтобы затем, к своей великой радости, обнаружить, что у них имеется очередной предмет спора. Константина эта вечная грызня раздражает. Христиане нужны ему для того, чтобы они молились о его успехах, а не вечно сводили друг с другом счеты.

— Единой империи нужна единая религия, — пожаловался он мне как-то раз. — Разделенная церковь — это оскорбление для Единого Бога.

А оскорбленный бог вполне может решить, что ему нужен новый защитник.

Христиане согласны в том, что их бог состоит из трех сущностей: отца, который похож на Юпитера, Христа, которого он произвел на свет от смертной женщины, чтобы тот, как Геркулес, вершил его дела на земле, и духа-посланника, который, подобно Меркурию, сообщает людям свою волю. Но почему эти трое непременно должны составлять Единого Бога, никто так толком и не объяснил. Зато они готовы часами яростно спорить о том, каковы взаимоотношения между этими тремя сущностями — как те сенаторы, которые часами обсуждают, какая судьба ждет того или иного придворного фаворита.

Один из этих вечных спорщиков — священник Арий из Александрии. Пытаясь описать своего бога, он как-то раз заявил нечто столь возмутительное, что половина христиан теперь не желают даже слышать его имени. Вторая же грудью встала на его защиту, и, судя по всему, в Церкви назревает раскол.