Секрет покойника

Она считала, что знает, что такое столкнуться со смертью. Она тысячи раз слышала рассказы о случаях вроде этого и прилежно их записывала. Но те люди были свидетелями, которым посчастливилось остаться в живых. Один сумел убежать от убийц, другой, притворившись мертвым, в течение долгих часов лежал среди неподвижных тел, пока вокруг него умирали родственники и соседи. Эти люди не сдались, не уступили смерти.

Эбби поняла: у нее остался один-единственный шанс. Навалившись всем телом на массивную статую, она из последних сил толкнула ее. Та качнулась и полетела на пол. Божество разбилось, разлетелось на множество осколков. Убийца отскочил назад и потерял равновесие.

Она бросилась наутек. Пробежав последние несколько ярдов террасы, она снова устремилась в дом. Гигантский экран телевизора на стене показывал эпизоды войны и мщения, равнодушный к реальному ужасу, с которым вживую столкнулась Эбби.

Куда теперь?

Увы, убийца пришел в себя слишком быстро. Первая пуля разнесла вдребезги окно за ее спиной. Вторая впилась ей в плечо. Ее мгновенно развернуло вокруг своей оси. Эбби увидела, как убийца шагнул в разбитое окно. Дуло смотрело прямо на нее.

— Прошу вас! — взмолилась она. — Не надо! Что вам от меня нужно?

Незнакомец пожал плечами. Взгляд Эбби выхватил черные усы и родинку на правой щеке, из которой торчали волоски. И еще глаза — темные и безжалостные.

Перед ее мысленным взором всплыло лицо свидетельницы, с которой она разговаривала несколько лет назад, седоволосой женщины из племени хуту, готовившей еду в лагере для беженцев, в джунглях на границе между Конго и Руандой.

— Вы не сдались, — с восхищением сказала ей тогда Эбби, но женщина покачала головой.

— Мне повезло. Остальным нет. Только в этом и разница.

Незнакомец поднял пистолет и выстрелил.

Глава 2

Римская провинция Мёзия, август 337 года

На дворе все еще август, но осень уже пришла. Как и любой старик, я боюсь этого времени года. Падают тени, ночи становятся длиннее, в руках появляются ножи. По вечерам вроде сегодняшнего, когда от холода начинают ныть старые раны, я отправляюсь в баню и приказываю рабам хорошенько ее прогреть. Бассейн пуст, но я сижу на его краю, на раскаленных камнях. От них поднимается пар, размягчая и согревая мою плоть. Возможно, это облегчит задачу моих убийц, когда они придут за моей жизнью. Я готов умереть, смерть больше не страшит меня. Я и так прожил дольше, чем заслужил. Я был солдатом, придворным, политиком. Ни одна из этих профессий не обещает долгой жизни. Когда мои убийцы придут — а они непременно придут, — я знаю, что они не станут мешкать. В наши дни у них слишком много работы. Я не последний, кого они собираются лишить жизни. Пытать меня они не станут: они просто не знают, какие вопросы мне задавать. Они не имеют ни малейшего представления о том, что я мог бы им рассказать.

По спине пробегают мурашки. Я не стал раздеваться — не хочу умереть голым, — и моя одежда намокла. Плеснув на горячие камни бассейна еще воды, я наклоняюсь ближе к пару. В его туманной пелене мне видны черно-белые морские боги, выложенные мозаикой на дне бассейна. Умирающие боги из умирающего мира. Знают ли о том, какую роль я сыграл в их исчезновении?

И вновь по моему телу пробегает дрожь. Я готов умереть. Но смерть пугает меня. И то, что будет потом. Боги, которые умрут весной, иногда возвращаются к жизни. Старики, которых убивают осенью, — никогда. Но куда же они исчезают?..

Пар сгущается.

Всю свою жизнь я спорил с богами — с богом, который стал человеком, и с человеком, который стал богом. Теперь, в самом конце, глядя в туманную, клубящуюся паром бездну, я знаю о том, что же именно уготовили мне боги, не больше, чем когда я впервые посмотрел на мир из детской колыбели. Или даже четыре месяца назад, пыльным апрельским днем в Константинополе, когда я услышал о мертвеце, которому было суждено изменить мою жизнь. Вернее, ту ее часть, которую мне еще осталось прожить.

Воспоминания облаками клубятся передо мной и оседают бисеринками пота на моей коже. Мой разум напоминает причудливую страну с многочисленными стенами, но без расстояний. Я уже не в бане, а где-то в другом месте, в другом времени, и мой старый друг говорит…

— …ты мне нужен.

Мы с ним во дворце, в зале для аудиенций. Правда, кроме нас двоих здесь никого нет. Мы — два старика, сгорбленные тяжестью прожитых лет. Но, насколько мне помнится, так было всегда: он выступает, я рукоплещу.

Правда, сейчас я не рукоплещу. Я слушаю, что он рассказывает о смерти одного человека, и стараюсь сделать соответствующее лицо. После стольких лет, проведенных при дворе, я извлекаю свои чувства, как маски из шкафа с хорошо смазанными петлями. Но сегодня я не уверен, что именно требуется от меня в данный момент. Мне хочется выглядеть уважительным по отношению к мертвецу. Но не слишком. Я не намерен изображать скорбь, хотя, наверно, именно этого от меня ждут. Значит ли это, что я толстокожий и черствый?