Секрет рисовальщика

Однажды, совершенно для меня неожиданно, я был вызван в штаб. А дело в том, что вот уже несколько недель подряд я, в обществе двух других парней, занимался оформлением нового офицерского «чипка» (кафе). Как только в части узнали о моих художественных способностях, жизнь моя в корне изменилась. После завтрака я вместо того, чтобы оттачивать свою военную выправку на плацу, уходил в небольшое помещение в центральном здании части, оборудованном под художественную мастерскую. Там мы рисовали на внушительных размеров полотнах, стараясь передать во всех этих березах, плакучих ивах и лесных озерцах ностальгию по бескрайним русским просторам. И нужно признать, у нас это недурно получалось. Периодически к нам заглядывал кто-нибудь из офицерского состава, чтобы, якобы, проконтролировать нашу работу. В действительности же, чтобы попить чайку и позаигрывать с единственной женщиной в нашем коллективе художников. Ею являлась двадцатилетняя красавица — дочь замполита части. Когда гигантские полотна были готовы, их перенесли в безвкусно оформленное помещение кафе. Посчитав мою работу самой лучшей, ее водрузили над бутафорским камином. На каждого, кто переступал порог забегаловки, картина производила сильное впечатление. Во всяком случае, так утверждали многие. Я потом не раз пытался понять, какое именно впечатление. Может быть, это был страх того, что гвоздь когда-нибудь не выдержит. И весь этот лес и озеро за ним могут в любой момент навернуться на головы спокойно уплетающих плюшки офицеров. А может быть, при созерцании этой картины молодым офицерам, «сосланным» в эти малоподходящие для человеческого обитания места вообще и для успешной военной карьеры в частности, приходили на ум мысли о суициде. Как бы там ни было, но именно мои художества и сыграли роковую роль в моей дальнейшей судьбе солдата. Однажды меня вызвали в штаб.

За старым и обшарпанным столом сидели двое. Один из них, пожилой мужчина с умными глазами Деда Мороза, был в штатском. Серый костюм в полоску, песочного цвета рубашка и желтый галстук. Однако что-то, пока еще мне не совсем ясное, сразу выдавало в нем военного. А может, я просто поддался искушению и слишком сильно доверился виду его галстучной заколки. Последняя была выполнена в виде парашютиста. Второму мужчине, в форме офицера внутренних войск, можно было дать от силы двадцать восемь лет. Перед ним на столе лежала черная кожаная папка и несколько листков бумаги, исписанных мелким почерком. В длинных, тонких пальцах он нервно теребил дешевую авторучку.

— Майзингер Вячеслав Владимирович, уроженец села Максимовка, Балкашинского района, Целиноградской области, — произнес он, не глядя на меня, и, сделав короткую паузу, продолжил: — 1970-го года рождения, образование среднее, холост.

После этого он поднял на меня свои неприятные, насквозь пронизывающие глаза и спросил:

— Почему холост?

Я совершенно не ожидал такого вопроса и поэтому растерянно молчал. А если точнее, я вообще не ожидал никакого вопроса. Мое и без того неважное настроение стало отвратительным, и я откровенно загрустил. Вспомнилось, как месяц назад нас, вновь прибывших, уже вот так же раз вызывали в штаб. Тогда весь смысл разговора с неизвестными сводился к тому, что от нас ожидали сотрудничества в деле борьбы с нарушителями воинского устава. А проще сказать, вербовали в стукачи.

«Неужели я им чем-то приглянулся, и они решили в очередной раз попробовать сделать из меня сексота?» — пронеслось в моей голове. Хотя этих двоих я видел впервые. Много позже я узнал, что они приезжали вообще только из-за меня.

— Почему молчим? — спокойным тоном поинтересовался все тот же военный.

— Холост — потому что не женат, товарищ капитан, — выпалил я, не придумав ничего более умного.

Сидевшие за столом улыбнулись.

— Пока еще старший лейтенант, — поправил меня офицер, — Пора бы уже разбираться в воинских званиях, товарищ солдат.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, это я от волнения.

— А чего же вы так волнуетесь? — вступил в разговор «Дед Мороз».

— Не знаю, — ответил я просто, — видимо, еще не привык.

— А вот это уже зря, — снова взял слово старший лейтенант, — поди, уже два месяца в части. Пора уж и забыть про мамкины пирожки.

Я молча ждал, что будет дальше, не совсем понимая, при чем здесь мамкины пирожки.

Февраль 1989

За окнами вагона катило свои волны-барханы песчаное море под названием пустыня. День шел на убыль, и лучи заходящего солнца жгли костры на далеких горных хребтах. Я смотрел на всю эту до сих пор незнакомую мне азиатскую красоту через замызганное окно тамбура, и даже сам не заметил, как затосковал. Полная неизвестность относительно моего будущего, быстро увеличивающееся расстояние от дома и унылый пейзаж за грязным стеклом не очень способствовали поднятию моего настроения. На гребне одного бархана показался варан. Он бросился бежать параллельно поезду, словно решил потягаться с ним в выносливости.

«Ну вот, — пронеслось в голове, — и занесла меня судьба туда, где лишь вараны бегают».