Секрет рисовальщика

— Прежде чем я расскажу вам мою историю, унесите, пожалуйста, этот предмет из моего дома.

Синицын сразу согласился. Только вот куда было его нести?

— Закопайте его на огороде или на задах. Мне все равно. А завтра опять достанете.

Лейтенант удалился. Пока он отсутствовал, Калима не проронила ни слова. Так что я чуть было совсем не заснул.

Калима родилась на Кубани. А на Алтай приехала двадцатилетней девушкой. Два года отработала в Барнауле, а потом по распределению попала сюда. Это произошло в тридцать третьем году. Работала учительницей русского языка, да так и осталась здесь навсегда. В тридцать пятом к ним в село назначили нового руководителя — Митрохина Григория Дмитриевича. Человеком он был приезжим, и о нем никто ничего толком не знал. Правда, ходили о нем слухи. Много слухов. О том, что был он в свое время чекистом и имел много боевых наград. Сюда его «сослали», — чем-то провинился он, что-то, будто бы, сделал не так. А мужчина он был видный, высокий, плечистый, с копной буйных волос. И стал он за Калимой ухаживать. Она тогда первой красавицей на селе слыла. И так уж получилось, что сошлись они с Митрохиным. Несмотря на то, что он ее на целых двадцать лет старше был. Только вот жениться он на красавице-калмычке не торопился. Все до весны ждал. Так и говорил: «Подождем до весны». Прошло три года. А однажды весной его обнаружили мертвым. В его же кабинете. Застрелился. Из своего именного нагана.

— Вот и дождался своей весны, — печально закончила хозяйка. Смахнула платочком слезу и только потом открыла свою заветную шкатулку.

Среди многочисленных, порой очень старых, фотографий, там и тут виднелись уголки писем. Некоторые из них были сложены по-фронтовому, треугольником.

— Вот он, — извлекла на свет одну из карточек женщина, — мой Григорий.

С пожелтевшей фотографии на нас смотрело строгое, несколько широковатое, лицо волевого человека. Черные пышные усищи, как у Буденого, казалось, совершенно ему не шли.

Старая калмычка слегка погладила изображение кончиками пальцев и взглянула на лейтенанта Синицына.

— Простите, Калима, я что-то не совсем понимаю… — начал было мой товарищ.

— Это он привез сюда этот бюстик, — сразу пояснила женщина.

Глаза Алексея вспыхнули. Он осторожно вынул из ее пальцев портрет и теперь уже с интересом взглянул на бывшего владельца злополучного мраморного бюста.

— Калима, что вам известно о жизни этого человека до его знакомства с вами?

— Он почти ничего мне не рассказывал. Только когда сильно хмелел…

— Что, часто пил? — вырвалось у лейтенанта.

— Часто — не часто… А кто из мужчин тогда не пил? Времена уж больно тяжелые были. Вот и топили они свое горе, а кто и свои… тайны в самогонке.

— Какая же тайна была у Митрохина? — не глядя в глаза женщине, спросил Алексей.

— Думаю, что страшная. И, наверное, не одна… Несколько раз я даже замечала, что он плакал. Тихо так, по-мужски, глотая слезы… А однажды, когда я его пьяного спать укладывала, он прошептал мне на ухо: «Много я, Калимушка, душ людских загубил. Ой, много! Не простится мне этого…»

— А когда вы впервые бюст-то увидели? — возвратил ей фотографию лейтенант.

— Случайно это произошло, — вздохнула женщина, — тогда мы с ним на другом краю села жили. Недалеко от водокачки. Там и котельня рядом стояла. У нас баньки своей никогда не было. Да и не только у нас. Так что мыться туда ходили, в ко-тельню. Один осетин там тогда жил. Он где-то ванну чугунную раздобыл и между котлов ее пристроил. Ну и всех, у кого своей бани не было, за умеренную плату мыться пускал. Григорий каждую субботу к нему ходил. Я-то все дома больше… воды в тазике накипячу и… Однажды осетин тот меня на улице встречает и спрашивает, не боюсь ли я за Григория моего? Я его спрашиваю, с чего, мол, вдруг? А он и рассказал мне, что, будто бы видел, как Митрохин каменый портрет Ленина в кипятке полоскал. При этом там такая матерщина слышалась…! И если кто об этом узнает, беды не миновать. Мне удалось его задобрить… чтобы молчал… Той же ночью я покопалась в личных вещах Григория и нашла его… Только тогда этот бюст весь в каких-то бурых пятнах был.

— Что за пятна?

— Не знаю, — пожала женщина плечами. — После этого случая Григорий словно почувствовал, что его тайна кому-то известна стала. И с тех пор бюст Ленина у себя в кабинете держал.

— Странно все это, — задумчиво произнес Синицын. — Откуда у него такая привязанность к этой вещи? С чего вдруг забота такая?

— Боготворил он Ленина. Верил в дело большевиков безгранично. Ведь он с самого начала с ними заодно был. И в РСДРП(б) состоял. А когда партию в ВКП(б) переименовали, даже возмущался одно время. Не терпел он перемен… даже в названии.

— Значит, боготворил вождя…

— Да-а-а, — протянула она, снова ковыряясь в шкатулке. — Да вот же, вот! Это его карточки. Посмотрите, как он на похоронах Ленина страдал.