Секрет Сабины Шпильрайн

Услышав слово « жаловаться» ( его я знала раньше), Сабина почему-то ужасно испугалась и стала уговаривать маму Валю, что девочки будут репетировать только когда ее не будет дома. Но мама Валя пока почти всегда была дома, потому что ей некуда было уходить - она уволилась с работы в Ахтырке и новую работу в Ростове никак не могла найти. Она писала заявления в разные больницы и поликлиники, но ей отовсюду отвечали, что им не нужна еще одна медсестра.

Сабина как-то спросила ее, почему бы ей не написать в отдел здоровье-хранения - они ведь лучше знают, где нужны медсестры. Мама Валя сцепила руки, так что косточки пальцев побелели, тихо ответила: «Спасибо, это очень хороший совет. Сегодня же напишу», и быстро ушла в нашу комнату. Когда я вошла за ней, она лежала на кровати лицом в подушку и плакала. Я испугалась и спросила, что с ней, а она прошипела: «Закрой дверь!», хотя дверь была закрыта. Мне стало ее жалко, я села рядом с ней на кровать и погладила ее плечо. Она сбросила мою руку и закричала в подушку, так, чтобы получалось тихо: «Люблю я этих советчиков! Советуют, сами не знают, что. Я напишу в отдел здоровьехранения, а они тут же выяснят, что я не Столярова, а Палей. И дадут мне работу в лагере!»

Я знала, что лагерь бывает летний и пионерский, но побоялась спросить ее, что в этом плохого, потому что после смерти Леши она стала очень нервная, тем более, что деньги, полученные от обменщиков, быстро подходили к концу. А из-за того, что она стала нервная, она совсем не могла переносить музыкальные концерты Ренаты и Евы. Из-за мамывалиных скандалов Ева перестала со мной разговаривать, как будто я была виновата. Особенно по ее словам я была виновата в том, что меня звали Сталина.

Как-то, когда мама Валя после очередного скандала, сердито хлопнув дверью, выскочила из квартиры, я услышала сквозь дверь, как Сабина попросила Еву не упрекать меня за мое имя, сказав при этом странную фразу: «Тебе что, мало неприятностей?» И еще более странно было, что в ответ на эти слова Ева начала рыдать и биться в истерике. В самый разгар ее истерики кто-то стал открывать входную дверь своим ключом и в коридор вошла не Рената и не мама Валя, а высокий толстый мужчина в очках и в голубой теннисной рубашке, обтягивающей его круглый живот.

Не обращая на меня никакого внимания, он прямо подошел к Сабининой двери и открыл ее, не постучав. Ева тотчас же перестала рыдать и бросилась к нему с криком «Папа приехал!» Выходит, у них есть папа! Дверь закрылась, и я осталась в темноте коридора, пытаясь разобраться в их делах. В спальне для этого неожиданного папы кровати не было, вряд ли такой толстый папа смог бы поместиться с Сабиной на узкой больничной койке. Правда, можно было выставить одну из дочек в столовую на диван, - посмотрим, сделают они это или нет. Оставался еще вопрос, он папа только Евы или и Ренаты тоже?

Чтбы решить этот вопрос, я решила еще постоять в коридоре, раз меня никто не замечал, но из этого ничего не вышло -дверь распахнулась и из нее выскочила Ева с криком: «А что я, интересно, буду делать на кухне?» Значит, ее почему-то из комнаты выставили. «Можешь почистить картошку на обед», - ответила Сабина. «Но мне нельзя портить пальцы», - завизжала Ева. «От одного раза ничего не случится», - утешил ее папа и закрыл дверь.

Я быстро сделала вид, что чищу туфли, которые давно пора было почистить, и застряла в коридоре прямо под сабининой дверью. Они там говорили громко, но я не смогла понять ни слова, потому что слова были какие-то незнакомые.

«Они говорят по-еврейски?» - осмелилась я спросить у Евы, которая меня терпеть не могла, но на этот раз ответила: «Нет, по-немецки». Я просто обалдела: «Почему по-немецки?» Тут Ева порезала палец и стала его сосать, и я решила помочь ей чистить картошку - мне-то пальцы беречь было необязательно. Я взяла хороший мамывалин ножик и дело у нас пошло быстро, за десять минут мы начистили гору картошки. «А ты молодец, - похвалила меня Ева. - Приходи сегодня к нам на обед». «А что мама скажет?» «Мама никогда ничего не скажет, если ты придешь. Она тебя жалеет». Я рот открыла: «Почему жалеет?» «Потому что ты живешь с такой вредной мамой».

Как они это заметили? Я от удивления тоже порезала палец, очень глубоко, кровь так и хлынула потоком! «Ах!» - воскликнула Ева, и я поспешила воспользоваться удачной минутой: «А почему они говорят по-немецки?» «Кто – они? А, мама с папой! Потому что они много лет жили в Германии. И говорят по-немецки, когда не хотят, чтобы другие их понимали. Их никто не понимает, кроме Ренаты – она ведь родилась в Германии».

Тут дверь открылась и Евин папа выглянул из комнаты: «Как дела, Ева? Картошку почистила?» «Почистила!» «Ну вот, а говорила - не могу». «Я и не смогла бы, если бы не Сталина. Но я палец порезала. И она тоже. Как я теперь буду играть?»

«Иди сюда скорей, я тебя подлечу!»

«И Сталину подлечи, а то у нее из раны кровь хлещет».

«Хороши работнички», - сказал папа-доктор, глянув на наши пальцы.

«Пойдем к нам, Сталина - мой папа доктор».