Секрет старинного медальона

Все в письме было правдой. Лавров позвонил Юле на следующий же вечер. Пригласил в кафе. Она не ломалась, не упиралась – просто и весело объяснила, что не может каждый день объедаться, как вчера, предложила выпить где-нибудь кофе. Вечер затянулся – они зачем-то пошли в кино. В конце фильма Юля расплакалась.

– Ты что? – испугался Лавров.

– Это очень хороший фильм, – трогательно шмыгая носом, поведала Юля. – Он мне очень понравился. А тебе?

– Н-не знаю… Наверное, да. Понимаешь, мне фильм показался… чуточку старомодным. Любовь к призраку – эту тему уже сто раз обсосали. А вообще ты права. Есть что-то удивительно трогательное во всех этих фильмах про печальных одиночек, про гуляния по крышам и про бессмертную любовь…

– Я чувствовала, что ты меня поймешь, – виновато шмыгнула носом Юля.

Слезы красили ее. Губы припухли, глаза блестели, тушь слегка размазалась, и вид у девушки стал очень естественный, очень забавный – как будто она только что проснулась.

С тех пор они встречались с Дмитрием почти каждый вечер. Пили кофе, ходили в кино и в театры… Почтили своим присутствием даже «Геликон-оперу». Юля резко осудила поведение леди Макбет Мценского уезда и посочувствовала мадам Баттерфляй. Девушка оказалась необыкновенной. Она была наивной, и умненькой, и яркой, и спокойной, и на дне ее души – казалось Лаврову – он видел собственное отражение.

И вот еще что. Об этих встречах никто не знал. Обаяние тайных свиданий, назначаемых в маленьких кофейнях, короткие рукопожатия над тирамису… А поцелуев не было. Как-то не доходило до них. И это Лаврову тоже нравилось! Он не был озабоченным, он ценил и любил то, что происходит между мужчиной и женщиной, но не мог не признаться себе в том, что этот сакральный акт за последние годы как-то… скажем, обесценился. Плотская любовь стала не только результатом непреодолимого влечения, а способом выразить дружбу, признательность, благодарность, симпатию. А у него вот как раз и было непреодолимое влечение, его неудержимо тянуло к Юле! И он ведь намеревался, предполагал и собирался, он ждал – придет вечер, наступит удобный момент, и он поцелует ее, а дальше все случится, как это и бывает между мужчиной и женщиной…

Но наступал тот самый «удобный» момент, а Дима мог только смотреть на Юлю, позволяя себе те маленькие знаки внимания, что отвоевал в безмолвной борьбе, – брать ее за руку, целовать эту тонкую, полупрозрачную кисть, время от времени – случайное прикосновение, тактильный знак внимания! – дотрагивался до ее плеча, до талии, до волос. И эти легкие касания, которых девушка, скорее всего, даже и не замечала, горели в его крови каждой ночью, заставляли ворочаться с боку на бок, сминая простыни, и повторялись в бредовом полусне.

Но на самом деле то, что представлялось Дмитрию наваждением, являлось тонкой и умелой игрой. Игра на грани наваждения – вот как можно это было назвать, потому что все в ней основывалось на женской интуиции, на тончайшем чутье. Что сказать в ту или иную минуту? В ответ на какую шутку свойски улыбнуться, а на какую – промолчать, потупившись, покраснеть самой и вогнать в краску неудачливого шутника? Когда выглядеть обиженной, испуганной, загадочной, веселой, печальной, ироничной, бесшабашной? Влюбленной, наконец?

– Ну ты даешь, Юлька, – говорила Жанна. – Где пропадаешь-то вечерами? Нашла кого-нибудь?

– Пока не знаю, – опускала ресницы Юля. – Если что-то серьезное будет – обещаю, ты узнаешь про это первой.

Своих истинных чувств Юля не хотела обнаруживать даже перед единственной подругой. Один раз раскроешься, другой – а там, пожалуй, войдет в привычку, и сядешь в галошу. А это не лучшее место для серьезных девушек!..

На самом деле ситуация внушала ей нешуточные опасения. Игра затянулась. Юля слишком переборщила с имиджем неприступной крепости. Со дня на день жертва могла либо почувствовать утомление девушки от взятой на себя роли и пойти на приступ, превратившись в охотника, либо, убедившись в неприступности штурмуемой башни, повернуться и уйти, найти себе кого-нибудь посговорчивей. Этого допустить было нельзя.

«Он на мне женится, – шептала Юля, когда оставалась в одиночестве. – Я не могу его упустить, не могу его потерять. То, что я нашла его, встретила, то, что он обратил внимание именно на меня, когда вокруг полно смазливых барышень, – это чудо. Это настоящее чудо, Господи, спасибо тебе! И если я прощелкаю – жизнь просто кончится. Но что ж я могу сделать? Как? Пусть он только не слишком боится брака, пусть мне только удастся довести его до алтаря, а там…»

И она поднесла к губам тяжелый золотой медальон. От дыхания металл чуть затуманился, но потом вспыхнул еще ярче. Маленький рубин, глаз воркующего голубя, горел как настоящий, налитой кровью яростный глаз.