«ВЫСОЦКИЙ И ЕПИФАНЦЕВ ЧУТЬ НЕ УТОНУЛИ В КУРЕ» (1966)
Пятилетний сын Высоцкого огорошил вопросом:
— Надо же, наконец, выяснить, кто ведет поезд: машинист или коммунист?
Либо врет отец, либо сын — Бисмарк.
Выпустили «Галилея». Вчера Высоцкий играл превосходно. 3, 8 и 9-я картины — просто блеск. Но сегодня играл Калягин. Первый раз, как будто в 100-й; успех такой же. Неужели каждый может быть так легко заменен? Страшно. Кому тогда все это нужно? Не могу смотреть Калягина... Высоцкий мыслит масштабно. Его темперамент оглушителен.
Были в гостях в загородном доме у Медеи. Высоцкий и Епифанцев чуть не утонули в Куре. Не могли спуститься по скалам. Высота[1] уверяет, что видел рядом змею.
Сейчас поеду на «10 дней». Будет Дин Рид... Дина вызвал Гоша[2] на сцену, и они крепко расцеловались. Толпа завопила: «Гитару Дину!», «Браво!» Мы стояли, оплеванные его успехом. Зоя[3] передала слухи из кабинета главрежа: «Дину понравился „Пьеро“[4]. Я: «Не буду теперь ни с кем здороваться».
Пел. Хорошо, но не более. Чего-то мне не хватало. Самобытности, либо голоса. В общем, Высоцкий успех имел больший. Дин сказал: «Режиссер и артисты, совершенно очевидно, люди гениальные». Вообще, он прекрасный парень.
Вчера, т. е. 6-го, собирались у нас. Индейка, купаты. Я распинался, чтоб всем было хорошо. Высоцкий уехал в 1.30.
«ПРЕКРАСНЫЙ ВЕЧЕР С МАРИНОЙ ВЛАДИ» (1967)
ВТО. Я и Венька[5] отпросились у жен. Банкет устроен Высоцким. Говорили: о сказке, об устройстве на работу Люси[6], о каком-то сценарии для нее — может быть, самим придумать. Новое дело у меня в жизни — долг перед Люсей, надо что-то сделать для нее.
Левина из разговора с Любимовым в машине об артистах.
— Забурели артисты, забурели, даже Высоцкий. Единственный, пожалуй, кто держится, — Золотухин.
Очевидно, она не сказала вторую половину фразы:
— Пока не сыграл Кузькина.
Любимов:
— Вчера были очень уважаемые люди из Франции и сказали, что монахи в шестой картине не действуют, не тянут, занимаются показухой.
— Премьер Италии сказал, что артисты забурели.
— Зажрались... формализм... не общаются... не по-живому...
Любимов:
— Володя, сегодня буду смотреть, острее тяни существо проблемы.
Мне сейчас впору начинать гениальный роман, но я подожду, не к спеху, успею; и хоть мне уже скоро долбанет 26, сохраняю веру и надежду — никто и ничто не может запретить мне мечтать.
Давал читать «Стариков» Высоцкому. «Очень б... понравился... и напечатать можно».
Телеграмма Сегелю: «Порядок, буду 19 24 21 привет Высоцкого».
— Володя, не забудь поговорить о моем деле.
Завтра творческий вечер Высоцкого. Это главная забота.
Ночевал Высоцкий. Жаловался на судьбу:
— Куда деньги идут? Почему я должен вкалывать на дядю? Детей не вижу. Они меня не любят. Полчаса в неделю я на них смотрю, одного в угол поставлю, другому по затылку двину... Орут... Совершенно неправильное воспитание.
Банкетное похмелье. Вчера 200-е «Антимиры». Тяжело утром. Спал на кухне. Долго курил, пил, думал про отца. Сходил к бочке. Высоцкий ручку подарил. «А мне подарить некому — Шекспир умер» — несколько похоже. Спичкой подогреешь — пишет, застынет — охладеет. В ссоре с женой два дня.
Банкет. Смотрю. Рассматриваю. Одиночество. Каждый жутко одинок. Особенно заметно это, когда люди собираются на какое-нибудь торжество. Высоцкий поет. Все счастливы. Додина кормит с ложечки Р. Быкова. Он глупо смотрит на Высоцкого, улыбается и открывает машинально рот, не глядя, что ему суют.
Вечером позвонил Гутьеррес[7]. Пригласил в ВТО. Марина Влади. Роли, водка. Поехали к Максу[8]. Пили джин со льдом, пели песни. Сначала Высоцкий свои, потом я — русские, и все вместе — тоже русские.
Марина пела песни с нами, вела подголосок — и так ладно у нас получалось и всем было хорошо.