Поздно ночью я позвонил Леониду в дверь: «Леня, прости ради Бога, отдай кортик». — «Ну, конечно, какой может быть разговор!» Счастью моему не было конца. Без всяких объяснений, просто и легко смеясь над всеми нами, Леонид вернул мне кортик. Ведь я к тому же боялся, что он сам мог его кому-нибудь куда-нибудь отдать. Я вернул, краснея от стыда, кортик Володе, на что он сказал: «И больше так никогда не делай». Что-то во мне кипело, разное. Ну подумаешь, отдал безделушку, за что уж так меня макать мордой в собственное дерьмо! Ну, подарил бы он мой пистолет кому-нибудь, вот так, с плеча, по пьяни... Стал бы я его так унижать — верни, дескать, и никаких гвоздей... Да нет, вряд ли. Но на то он и Высоцкий — у него были свои понятия о чести, долге, взаимоотношениях дружбы и свои уроки этих понятий. Это был мне урок. И я благодарен ему, хотя какую-то лазейку для своего оправдания все равно оставляю и, не скрою, какой-то неприятный осадок остался.
Другая история, но такого же рода и совсем чудная произошла с топором.
Был у нас такой дивертисмент — спектакль «В поисках жанра». Работали мы несколько таких представлений в Ижевске, во Дворце спорта. Конечно, главной фигурой и строкой был Высоцкий. К нему пристегивались Филатов, Золотухин, Межевич, Ю. Медведев. Делали мы огромные сборы, разумеется, под имя В. Высоцкого, которому под маркой театра-спектакля разрешалось песни свои исполнять. Концерт-спектакль вечером. А днем нас толкали по разным присутственным местам — комсомол, воинские части и пр. И вот пригласили нас в обком комсомола — встреча-прием, несколько песен от каждого, шутки, потом обед, шампанское. И подарили нам по сувенирному топору какой-то редкой, маркированной стали. Высоцкого на этой встрече не было, у него была своя личная программа, и топор, ему предназначавшийся, отдали радисту Коле. Собираемся на спектакль. Володя узнает, да ему и сказали все те же работники комсомола, что вот-де, лишились вы топора. Как это лишился, если мне предназначался? И почему-то обращается опять ко мне. Я говорю: «Твой топор взял Коля, радист». — «Пусть отдает». Я иду к Коле в оркестровую яму, к пульту. Он мне резонно возражает: «А почему я должен отдать топор? Его же не было». Я к Володе — так, дескать, и так. Володя в ответ мне: «Я не выйду на сцену, пока не вернете мне топор». Я бегом опять в яму к Коле. «Коля, он не выйдет на сцену!» Коля: «Да хоть все не выходите, что это за условия!» Я к Володе наверх: «Володя, я тебе свой отдам в гостинице». — «Мне твой не нужен, мне нужен мой». — «Да они же не подписаны!» — «Не имеет значения». Я к Коле опять — а он на этом топоре сидит. «Коля, отдай топор. Я тебе свой в гостинице отдам, честное комсомольское». С проклятиями, матерками: «Да подавитесь вы своими топорами!» (а топорики были действительно очень симпатичные) — Коля выдернул из-под задницы свой топор и отдал мне. Я мигом к Володе наверх. «Держи при себе, сейчас я отпою и возьму у тебя топор». Начинал он свои выступления с «Братских могил».
Где сейчас эти топор и кортик?
В соседнем номере зашумела вода. Там живет Никита Высоцкий.
Конечно, Никита, его похожесть на отца и лицом, и голосом вызывает у людей определенный круг ассоциаций, положительный по-моему, и это окрашивает наше все пребывание на сцене мощным излучением присутствия Высоцкого Владимира. Что-то в этом есть мистическое, это не очень объяснишь словами, но о чем речь — понятно. Кто-то скажет: спекуляция, и опять у гроба, но это не так. Он сам по себе, Никита, личность не мелкая, и по росту, и по воззрениям.
Вчера был Иерусалим. У Стены плача, у Гроба Господня побывали мы с Никитой, оставив Вениамина у друга Яши. Я вспомнил Старый город, арабские ряды... Мы встретили туристов из С.-Петербурга, учителей, бывших пионервожатых и комсомолок. Они удивлялись себе и хихикали — дескать, покупают крестики, освящают их, в «те времена» выгнали бы давно из партии и отовсюду... Хотел им сказать: благодарите Ельцина и демократов и голосуйте за них... Да чего агитировать этих старых комсомольских бл...?!
Концерт прошел хорошо, хотя, мне кажется, уровня второго концерта по энергетике и слаженности мы уже не достигаем. Много болтовни — Венька, а теперь уже и Никита много говорят, это тормозит. Хотя, учитывая интерес и любопытство публики к облику, образу Никиты, за счет него нам, думаю, многое прощается, не замечается. Страшно много зрительского внимания тратится на рассмотрение (рассматривание), расшифровку этого генетического явления. К тому же в зале вчера сидела бабушка его Нина Максимовна. Ей 84 года и она каждый год (а быть может, второй всего) летает сюда. «Это мой курорт», — сказала она вчера. Ну что можно сказать об этой породе? Остается позавидовать — она была в хорошем настроении. Я не выходил к ней, чего-то боялся, но Никита меня позвал: «Там бабушка вас ждет!»