Матис нажал на ворота, и они, незапертые, открылись. Компания вошла во двор, и опять тот же Бобино начал дубасить в дверь кабака.
Минут через десять Лишамор наконец, не открывая, спросил, кто там шумит, чего надо?
– Как чего?.. Пить, есть, веселиться, мы с дамами… хотим хорошо погулять… денег много…
И Бобино зазвенел монетами. Заманчивый звук подействовал на отупевшие мозги Лишамора. Старый пьяница впустил после того, как ему пообещали, что он разделит компанию.
Матис вошел первым, схватил бывшего профессора за шиворот и сказал решительным тоном:
– Вытяни лапы! Мы их свяжем, и чтоб ни звука! А не то удавим.
Бобино тем временем запер дверь и спросил:
– Где старуха?
– Спит, – ответил Лишамор, позеленев от страха, когда узнал Жермену и типографа.
– Ее тоже свяжем и рот заткнем, как господину графу.
– Господин граф схвачен? – спросил пьяница.
– Да, старик, не вполне свободен. Что поделаешь?..
Пришло время расплачиваться, – сказал Бобино. – Ты и твоя старуха будьте умными! Иначе вам плохо придется.
Моген, знавший расположение подземелья, взял фонарь и повел всех туда. Бобино прихватил свечу Лишамора. Шли в затылок: Маркизетта, Жермена, Матис, замыкал Мишель, тоже со свечой.
Вошли в подземелье, где когда-то сидели Берта и Мария, сейчас здесь было достаточно светло.
Маркизетта села и начала вспоминать.
– Да, это точно было здесь, – шептала она, осматривая столбы около входа, как будто ища отметку, но штукатурка давно осыпалась, и бедная женщина не могла определить, около какой опоры надо копать.
Увидев какие-то царапины, она сказала в нерешительности и скорее всего наугад, от неловкости:
– Как будто здесь.
Матис принялся орудовать лопатой… Ничего… около второго, третьего столба… ничего.
Жермена испугалась. Ей вспомнились речи помешанных, казавшиеся сначала здравыми, и она подумала: «Не умалишенная ли она, Маркизетта? Не бред ли вся история про Мондье? Это было бы ужасно!»
Мария-Анна в волнении ходила от столба к столбу, бормоча:
– О горе мне! Горе! Я не могу вспомнить!
Крупные капли пота текли по лицу, ее охватила нервная дрожь.
Долгие годы затворничества и страданий затмили память.
Пришедшие стояли, с состраданием и тревогой глядя на женщину, и думали, что, может быть, у них под ногами лежат документы, что дадут им оружие против общего врага, и они наконец смогут начать жить спокойно, но где эти бумаги? Невозможно ведь изрыть все подземелье.
Несчастная Маркизетта зарыдала и воскликнула:
– Боже! Боже! Неужели ты допустишь такую несправедливость! Верни мне память!
И тут Жермену осенило. Никому ничего не сказав, она посмотрела Мишелю в глаза и произнесла только одно слово:
– Спите!
– Сплю, – ответил тот покорно.
– Мадам, дайте, пожалуйста, князю руку, – сказала Жермена. – Мишель, старайтесь слиться душой с этой дамой, сообща вспоминать и увидеть место. Торопитесь, мой друг! Так надо!
Мишель, держа в руке пальцы Маркизетты, сдвинул брови, будто с напряженьем что-то вспоминая, потом, после мучительной паузы, сказал:
– Я вижу.
– Что вы видите?
– Вижу женщину… несет две запечатанных бутылки… обернуты сеном… и поверх толстая ткань, обвязанная веревками.
– Так, так и было, – поспешно подтвердила Маркизетта.
Березов продолжал говорить почти беззвучно, как во сне:
– Женщина дрожит… глаза полны слез… бедняжка очень несчастна…
– Что она сейчас делает? – спросила Жермена.
– Роет ямку маленькой лопатой… работа идет медленно… она роет долго… Наконец выкопала… положила туда сверток… засыпает землей и утаптывает… чертит лезвием лопаты звезду на столбе…
– Она рыла около столба?
– Да.
– Где этот столб?
– Не вижу… его нет… он разрушился… обломки убрали…
– Ищите, мой друг… ищите место, – повелительно сказала Жермена. – Так надо.
Князь вел Маркизетту за руку, а она смотрела на всех, как будто говорила: «Теперь вы убедились, что я не сумасшедшая».
Мишель, казалось, что-то мучительно вспоминал и наконец потянул Маркизетту к маленькому бугорку, еле заметному над землей, и сказал:
– Здесь.
– Вы вполне уверены?
– Да, Жермена, совершенно.
– Теперь проснитесь. Моген, копайте, пожалуйста.
– К вашим услугам, мадемуазель, – ответил рыбак. Через минуту появилось несколько обрывков ткани и клочки сена.
– Осторожно! Осторожно! – закричал Бобино.
Маркизетта бросилась на колени около ямы и повторяла:
– Это здесь! Здесь!
Моген отложил лопату и, став на колени, начал рыть руками. Вскоре он вскочил и завопил во все горло:
– Победа! Они тут целехоньки! – И вынул из ямы две широкогорлые запечатанные сургучом бутылки. Сквозь стекло виднелись листы бумаги, свернутые в трубку.
Жермена схватила посудины и в нетерпении скорее увидеть содержимое разбила их одна о другую, рискуя поранить руки.
Бумаги, защищенные от влаги, были в полной сохранности. Жермена поспешно развернула свиток и начала оглашать заголовки:
– Акт о рождении Жоржа-Анри, сына Марии-Анны Корник и Гастона-Анри де Мондье… Акт о рождении Жанны-Марии-Сюзанны Корник… Акт о кончине Гастона-Анри де Мондье… Собственноручное завещание…
Все документы были написаны на гербовой бумаге чернилами, любая возможность подделки исключалась.