Секрет Жермены

Ги, тоже совершенно спокойно, словно они тренировались в спортивном зале, отразил атаку прямым ударом.

Мишель направил шпагу прямо в лицо противнику, тот отклонился всем корпусом.

«Странная у барона метода», – подумал сторож.

Как человек предусмотрительный, Мальтаверн почти никогда не фехтовал со знакомыми, чтобы не открывать своих секретов, поэтому они оставались никому не известными. Но он был истинным фанатиком и ежедневно занимался дома со старым армейским инструктором, а после уроков упражнялся один в разных хитрых приемах подобно тому, как скрипач-виртуоз ежедневно играет упражнения на скрипке. Ги стал настоящим виртуозом боя холодным оружием.

Князь Березов, годами гораздо моложе Мальтаверна, разумеется, не мог иметь его опыта. Он фехтовал хорошо только потому, что, как все люди его общества, занимался разными видами спорта.

С первого взгляда можно было бы подумать, что сошлись бойцы равной силы, какое-то время и секунданты идоктор так и полагали.

Ги скрывал свою игру, действуя как бы очень просто, для того чтобы в решительный момент нанести смертельный удар. Надо сказать, что он был необычайно вынослив и двигался с большой скоростью и легкостью благодаря своей худобе и натренированности.

А очень высокий, атлетически сложенный, с мощной мускулатурой князь утомлялся быстрее, чем его противник, у которого каждая мышца была как пучок скрипичных струн.

Сначала Мишелю не приходило в голову, что с ним ведут хитрую игру, стараются ослабить его внимание, чтобы уловить удобный момент для последнего удара. Березов обманывался хитрыми маневрами барона и раз за разом, безрезультатно нанося мощные удары, разгорячался, несмотря на свежесть воздуха, и лоб его покрылся крупными каплями пота.

По условиям дуэли непрерывный бой продолжался не более пяти минут. В конце этого срока Морис объявил остановку, подняв палку. Бойцы опустили шпаги в ожидании команды о возобновлении борьбы. Через две минуты Вандоль скомандовал:

– Продолжайте, господа!

Видя неуязвимость барона, Мишель стал действовать осмотрительнее, тем более что чувствовал, как начал всерьез утомляться.

Пять минут – в общем, небольшой срок, но он долог, если в течение всего этого отрезка времени человек непрерывно с силой атакует; особенно если действовать приходится в городской обуви и на площадке, покрытой песком, а не на дощатом полу.

За двухминутный перерыв Мишель почти не отдохнул, а Ги начал лишь чуть-чуть быстрее дышать. Но оба оставались пока без единой царапины.

Барон начал атаковать, но очень осторожно, все время обманывая противника и секундантов как бы нечаянными промахами.

Только старый солдат, наблюдая за боем, замечал неладное и думал: «Странно, этот атакует как ученик, а отражает удары на уровне самого опытного фехтовальщика, а другой теряет силы в атаках и не замечает, что все его удары немедленно парируются. Честное слово, надо быть очень искусным бойцом, чтобы действовать по видимости неумело, а на самом деле так опасно. Но чего он добивается? Похоже, что хочет вконец измотать противника, чтобы потом убить».

Князь все больше выдыхался, его атаки замедлились и движения стали тяжелее. Может быть, он уже понимал, что барон ведет с ним хитрую игру.

Морис Вандоль и Серж Роксиков нервничали. Первый был хорошим фехтовальщиком; не понимая всех хитростей барона, он чувствовал неладное и очень волновался за друга.

Вскоре взгляд барона стал пристальным и неподвижным, он сжал брови, стиснул зубы, и на лице мелькала иногда нехорошая улыбка.

Кончалась четвертая минута боя. Вандоль смотрел на часы, и сердце его сжималось от страха за друга, но до перерыва оставалось еще шестьдесят секунд.

Мишель думал. «Этот человек спровоцировал меня на дуэль, хотя формально виноват, конечно, я. Да, но люди нашего круга не ведут себя столь бесцеремонно, он ведь буквально вломился ко мне в дом… А фехтует бесподобно… Он сейчас играет со мной… с намерением убить. Но кому он служит этим? Мондье… Это рука графа Мондье, а этот лишь шпага… Жермена!.. Возлюбленная моя!..»

Мысли, которые здесь так пространно изложены, проносились с невероятной быстротою и с необычайной ясностью.

Князь вспомнил монахиню, отравленную вместо него, вспомнил выстрел в окно, когда был в комнате Жермены, и сейчас видел перед собой Ги де Мальтаверна, человека бесчестного, способного на любую подлость. Видел его сатанинскую улыбку за гардой [53]его шпаги.

Чувство усталости охватывало князя сильнее по мере того, как правда яснее вставала перед его мысленным взором.

Душа Мишеля как бы раздвоилась. Ему представилось, что он около своей возлюбленной, она смотрит ясными глазами и говорит мелодичным голосом, звук коего приятнее самой сладостной музыки. И в то же время русский видел перед собой лицо великосветского убийцы, намеренного покончить с ним по всем правилам дуэльного кодекса.