— Ее старшая сестра ушла… уже не помню когда… ушла некрещеная… Вы понимаете!.. И я хочу, чтобы эту окрестили сейчас же.
Жермена печально и с болью за несчастную согласилась.
— Кукареку!.. Кукареку! — закричала женщина, убегая. — Мадам согласна быть твоей крестной!
Другой господин, очень серьезный, даже суровый, с седеющей бородкой, приблизился к Жермене и сказал:
— Мадемуазель, не обращайте внимания на эту сумасшедшую. Нам всем уже пришлось быть у нее крестными. Мы вынуждены делать это снисхождение, иначе у нее начинаются ужасные припадки.
Подумав, что это посетитель, а не пациент, — он говорил так рассудительно и выражал сострадание к несчастной, Жермена ответила тихо:
— Я охотно соглашусь принять участие в подобии крещенья, чтобы не делать ей больно моим отказом. Те, кто находится в этой лечебнице, и так достаточно несчастны, бедные, бедные люди…
— Все здесь богатые, и я у них банкир! — вдруг с жаром объявил рассудительный человек. — Вы так прекрасны, что я хочу сделать вам подарок, сколько желаете? Миллиард? Два миллиарда?
Жермена вконец растерялась, не зная, как реагировать.
Она как можно более учтиво сказала:
— Премного благодарна, месье, я ни в чем не испытываю нужды; но вы очень щедры и благородны. Вы не возражаете, если я вас покину?
И неожиданно господин очень спокойно ответил:
— Всего вам доброго, милая красавица.
Женщина лет тридцати, очень худая, с выразительными глазами, с волосами, стриженными в скобку, тихая и добрая, остановила Жермену и без предисловий обратилась к ней:
— Не слушайте их, мадам, они все здесь для посева… Они очень хорошие, совершенно безобидные, как правило отменно воспитанные, но они мучают новичков, стараясь внедрить в них свое безумие.
Жермена посмотрела даже с любопытством: а она-то что сейчас скажет?
— Меня зовут Надин Волынская, я — русская, профессор Парижского университета. Я наблюдаю здесь все формы душевного расстройства. — И тихонько добавила: — Видите ли, все эти люди — сумасшедшие. Они кажутся нормальными и в самом деле здорово рассуждают до тех пор, пока не коснешься определенного пункта в их сознании или сами не начнут говорить на больную для них тему. Они взаимно снисходительно относятся к этим пунктам и живут в полном согласии, когда узнают друг друга ближе.
— Вот это действительно странно, — тихо сказала Жермена.
— Странно, конечно, но это действительно так. Они и выказывают свой пункт перед новичками, ибо знают, что здесь о каждом всем известно, и никто на их счет не обманывается.
— Но их можно как-нибудь лечить? — спросила Жермена, ее заинтересовали слова женщины-профессора, без сомнения здравой умом. — Почему, например, не пользовать их внушением?
— Потому что умалишенные в подавляющем большинстве не поддаются гипнозу. Есть, конечно, надежный способ, но наука медицины так рутинна! И зачем ей исцелять наверняка? Тогда не станет больных и доктора лишатся куска хлеба.
— А все-таки, каков этот верный метод?
— Все болезни вызываются микробами. Надо уничтожить до единого микробы, попадающие в организм, а для этого следует абсолютно все стерилизовать.
И тут ученая сама понесла такое, что Жермена уже не могла больше слушать и попросту сбежала, подумав: и эта тоже! Господи, что за ад!
Жозефина — она шла позади в нескольких шагах — догнала и с участием начала успокаивать. Жермена едва не заплакала.
— Все эти люди меня пугают. Пойдем поскорее отсюда, Жозефина!
— Если вы все-таки хотите видеть Маркизетту, могу сейчас к ней провести, — сказала Жозефина, стараясь чем-нибудь отвлечь Жермену.
— Но вдруг и там придется слушать безумные речи, я не могу, лучше уж в другой раз, мне просто необходима передышка.
— Может быть, сегодня она в нормальном настроении, тогда не волнуйтесь, все будет в порядке.
— Но все-таки, она такая же сумасшедшая, как все эти несчастные?
— Как когда, порой кажется, будто она совсем в здравом уме, а бывает, что месяцами не откроет рта.
— Тогда пойдем, — согласилась Жермена, делая вид, что больше уже не слишком интересуется этой встречей.
Жозефина провела ее через парк к последнему в ряду маленькому домику. Перед ним росли любовно выращенные цветы в прекрасных клумбах.
У крылечка сидела женщина, одетая просто, но изящно. Она шила.
Жозефина остановилась, не доходя нескольких шагов, и позвала:
— Маркизетта! Вас хочет видеть одна дама! — И тихонько сказала Жермене: — Идите одна… Она меня не выносит… Я подожду здесь.
Женщина подняла голову, холодно посмотрела на незнакомку и сказала, обращаясь к сиделке:
— Пусть идет сюда. Только без вас.
— Убедились? Только не бойтесь, она не злая и не обидит вас.
Жермена, видевшая здесь до сих пор только странные взгляды и слышавшая безумные речи, удивилась, встретив взгляд, исполненный доброты и сострадания. Ей даже послышалось, будто живущая в домике прошептала:
— Такая молодая, такая красивая… бедное дитя!