Секретарь

Лёшка выставил в настройках будильника время и добавил функцию повторного сигнала через пятнадцать минут. Теперь мёртвого подымет. Утром ещё наковырять бы в шкафу что-нибудь поприличнее, тут, конечно, маманя бы помогла, мятое погладила, если что. Но, блин, сунься к ней сейчас, ага…

Лёшка подтянул стул и выложил и хельманне, и телефон на сиденье. Выдрался из брюк. Ладно, на фиг всё, время к одиннадцати, потрындеть не с кем, можно и подушку придавить. Может, он и сам в семь проснётся. Хорошо бы завтра не облом, а то скажет ещё Мёленбек: «Гуляй, мальчик, я передумал», во задница наметится…

Проснулся Лёшка под грохот ударных и горланый крик латиноса.

Телефон надрывался от зажигательной самбы и, кажется, даже подскакивал. Где тут долбанная клавиша-то? Ага…

Лёшка отбросил телефон как дохлую, задушенную тушку и рухнул обратно на кровать. О, блаженство. Блин, снилось же что-то… Нет, сон уходил, оставляя смутное видение то ли пустыни, то ли высохшей равнины. Сухой ветер, былинки. Черная скала вдалеке.

Эх, жалко, если это было что-то героическое!

Дракона — бамс! Орка — тык! И в тревожный закат…

Жижа такие истории любит. По его словам, мы вообще существа многомерные, и живём во множестве параллельных миров копиями, отражениями самих себя. А сны, получается, как бы пробой, случайный доступ к альтернативной жизни.

Ах, чёрт!

Лёшка вскочил, едва не опрокинув стул. В конце концов, не просто так самба играла. Хочешь опоздать в первый рабочий день? Ноу проблем. Только работодатель — мужик серьёзный, вжикнет по горлышку да прикопает за забором. Шпага есть — проверено. Ну и забор тоже есть. Машины нет, потому что хрен знает, какой участок понадобится.

Лёшка натянул джинсы.

Галопом по европам. Комната, коридор… Блин! Туалет, как назло, оказался занят.

— Нельзя! — пискнула оттуда Динка, едва он дёрнул ручку.

Шмакодявка.

То дрыхнет до десяти, то вдруг встала ни свет ни заря… Не удивительно, если даже из вредности встала. Услышала самбу и на унитаз!

— Мам, привет, — сунулся Лёшка в кухню.

— И тебе, Лёша, — безжизненным голосом сказала маманя.

Волосы у нее были собраны в пучок на макушке, от этого открытое лицо казалось заострившимся и сосредоточенно-жестким. Ещё эти пятна на щеках. Маргарин на бутерброды маманя намазывала, словно перерезала им горло. Деловито и без эмоций.

Лёшка даже испугался.

— Мам, ну ты чего? Давай, получу зарплату, тогда и поговорим?

— Хорошо, — согласилась маманя.

Но взгляд её обошёл Лёшку по высокой дуге.

— Мне бы ещё рубашку погладить… которая с коротким рукавом… — сказал он.

— Это ты сам.

— Блин! — сорвался Лёшка. — Что, мне нельзя уже попросить? Что ты меня прессуешь?! Я миску вымыл? Вымыл! Задрали все уже! Всем всё надо. А я? Меня спросили, что нужно мне?!

Маманя, мелко покивав, принялась лепить на бутерброды кружки вареной колбасы. Розовые до невозможности.

— Ты уже взрослый, Лёш, можешь всё сам.

Короткий взгляд — как «наждачка».

Ну, спасибо хоть, что заметила. Не столб, сын всё-таки стоит.

— В футболке пойду! — крикнул Лёшка уже по дороге обратно в свою комнату. — И бутерброды твои нахрен!

Не удержался — грохнул пяткой в туалетную дверь.

— Мама! — подала изнутри голос Динка.

— Засеря! — ответил Лёшка.

Приличная футболка у него была всего одна, стильная, чёрная, с рисунком-логотипом из пьяных цветных квадратиков на левой стороне груди. В прошлом месяце выклянчил. Ничего, скоро он сам себе и футболку, и водолазку…

В нижнем ящике шкафа нашлись новые носки, китайские, с иероглифами. Нормально на раз. Под душ бы что ли. И по нужде. Или хотя бы морду лица сполоснуть.

— Э-хе-хейя! — заорал телефон.

Ударные, маракасы, что там еще?

Лёшка торопливо выключил будильник, спрятал мобильник в карман джинсов, в другой карман сунул хельманне. Как бы и всё. Время — семь сорок пять. Пять минут до остановки, полчаса, может, минут сорок автобусом. В общем, он ещё успеет купить молока в ларьке, сотка, конечно, гуд бай, но, блин, так и загнуться от голода недалеко.

С каменным лицом Лёшка шагнул в прихожую, надел куртку.

В туалете раздался клекот спущенной из бачка воды. О, наконец-то! Это ж, блин, пятнадцать минут на стульчаке. Десять-то точно. Торта, зараза, вчера нажралась, куда только влезло. Щеки отъела как у хомяка.

— Брысь! — Лёшка отвесил подзатыльник появившейся сестре.

— Дурак!

Справив нужду, Лёшка сполоснул в ванной руки и поплескал воды на лицо.

— Я, может, ночевать не приду, — буркнул он в кухню.

Маманя пожала плечом.

— Хорошо.

Ну и ладно!

На улице было ветрено. Целлофановый пакет задумал пролететь мимо кустов сирени, но застрял в ветвях и поник, слабо шелестя, белым пораженческим комом.

Обойдемся без бутербродов! Вообще обойдусь без всего.

Лёшка дотопал до угла дома, ёжась от холода, заползающего в рукава и за шиворот. Молочный ларек был открыт, на узкой белой губе прилавка стояли пластиковые ящики с кефиром и сметаной. Полная продавщица бегемотихой ворочалась в тесном пространстве, расставляя товар по полкам.

— Можно молока? — Лёшка запустил над кефирно-сметанным изобилием ладонь с зажатой в пальцах банкнотой.