Секретарь старшего принца 2

Сходя с ума от ужаса, я лечу к узкому, устремлённому в небо родовому замку, прекрасному, как видение, но сейчас почему-то жуткому, отталкивающему. Всё во мне противится, но я мчусь туда, а душу разрывает, рвёт в клочья страшным непонятным чувством.

Беда.

Двери замка распахнуты, свет факелов пляшет на ступенях. Кровь на серебряных плитах внутреннего двора кажется чёрными дегтярными лужами, и половина тела – частью манекена. Если бы не запах, – тяжёлый, металлический, въедливый и мерзкий, – можно было бы обмануться, решить, что это чья-то неудачная шутка.

Вырваться бы, убежать, спрятаться, кричать, но меня тянет внутрь непреодолимо. Я бегу, оскальзываясь на крови, задыхаясь. Искажённые мукой лица мертвецов, части тел… я спотыкаюсь о гувернантку… Оторванное крыло отца валяется в стороне сломанным воздушным змеем. Коридор. Пол блестит. Багровый. Тёплая кровь струится по нему широкими ручьями. Празднично сервированный стол в главном зале придавлен серебристой драконьей головой. Чешуйки над левым глазом расположены на несколько сантиметров выше, чем над правым, отчего на морде навечно застыло скептическое выражение. Это дедушка. Его гигантское тело вбито в стену, исковеркано. На выпирающие осколки рёбер насажены головы. Лица. Я узнаю их, но разум отказывается это принимать.

Я не хочу признавать.

Это просто кошмар.

Перескакиваю вывернутые из кирпичей камни. Лестница тоже мокрая, кровь омывает мои ботинки, хлюпает в них, я только сейчас это замечаю. Ещё тёплая кровь. Она утекает вниз, но я бросаюсь наверх, ударяюсь о стену крылом, и меня разворачивает, прикладывает о ступени. Ступени тоже в крови, мои руки в крови, она везде. Чей-то палец… с кожей вырванные пряди серебристых, как у меня, волос. Я поднимаюсь выше, врываюсь в верхний зал.

Переодетый в меня Халэнн лежит переломанной куклой, светлый подол моего платья весь в пятнах крови. Других тел я не замечаю, бросаюсь к нему. Он мой, мой, теперь я понимаю, что это за чувство, что меня разрывает: он уходит, мой Халэнн уходит от меня навсегда.

– Халэнн! – кричу я, но из горла вырывается хрип.

Я уже на коленях, зажимаю раны Халэнна, но их слишком много, кровь сочится сквозь пальцы, вырывается ослабевающими толчками. Я путаюсь в его длинных, выращенных специально для превращения в меня серебристых волосах, задеваю драгоценные цветы-амулеты на лифе, призванные создать для семьи иллюзию, что он – менталист с поднятым щитом, что он – это я.