Секретарь старшего принца 5

Магическая сфера тускло горела над обитателем сокровищницы. Человечек, скрючившись возле раскладной постели, стоял на коленях боком ко мне, молитвенно сжимал руки и беспрестанно бормотал:

— Великий дракон, помоги, Великий дракон, защити их. Великий дракон, забери мою жизнь, только спаси моих девочек, они не делали ничего плохого. Великий дракон, защити моих девочек, защити…

Он не прекратил молитву, даже когда я поставила поднос с едой на кровать перед его стиснутыми в молитвенном жесте ладонями.

Мужчина продолжал истово молиться.

В его голосе смешивались надежда и отчаяние, бескрайняя боль, но и яркие ноты любви, когда он говорил «спаси моих девочек», «мои девочки».

В тусклом освещении небольшой мужчина казался таким жалким, но его голос — в нём был океан эмоций, яркости и тьмы, возвышенности и уничижения. Он подбрасывал на высоту облаков и швырял в глубокие пропасти отчаяния.

Он резал, словно лезвия моего уруми.

Мне нужно было только накормить человека, а я оказалась на грани того, чтобы разрыдаться — взахлёб, с подвываниями.

— Ешь, — приказала я.

Но Тордос продолжал свою ужасающе прекрасную молитву.

А мне надо было его покормить, он же человек. В ИСБ и Академии людей три раза кормят, они слабые. Вдруг этот Тордос давно не ел, ослабнет, а я за него отвечаю. То, что я потянулась к нему ментально, я поняла, лишь ощутив в сознании Тордоса следы чужих ментальных сил. Кажется, в его памяти основательно покопались. Не стоило сейчас его тревожить ментальными воздействиями. И это к лучшему: я бы не удержалась, я бы попробовала унять его боль, а для этого пришлось бы погружаться в неё полностью, пережить всё так же остро, как он. А я слишком устала, чтобы тащить на себе ещё и это.

Он молился…

А я смотрела на него, на дрожащие руки, на блестящую от слёз щёку.

Сейчас его семья, возможно, ещё жива. И он молится об их спасении. Он ещё надеется — как надеялась на лучшее я, перед рассветом в спешке возвращаясь в свой родовой замок, хотя уже чувствовала неотвратимость смерти Халэнна, чувствовала, что меня начинает разрывать пополам и эта боль неизбежна…

Снова как наяву я увидела комнаты с забрызганными кровью стенами, лужи крови на полу, оторванную руку…

— Ешь! — рявкнула изо всех сил, прогоняя это воспоминание.

Не рассвет, сейчас — не рассвет, не время Халэнна.

Человек смотрел на меня. Он боялся, но с тем подавленным страхом уже обречённого. Надежда ещё жила в его сердце, но глаза опустели, потому что разум знал — его девочек никто не спасёт.

Он по приказу культистов добавлял в еду отраву, разрушающую источники магии, никому нет дела до того, что он просто боялся за семью, попавшую в лапы Культа, он теперь преступник, а за семью преступника никто не заступится.

— Ешь, — хрипло повторила я, а внутри меня давило застарелой болью, накрывало паникой, гнало прочь, гнало забиться в самый дальний угол и просить о пощаде.

И эти чувства лишь отчасти были не моими, лишь отчасти это были желания и страхи сидящего передо мной человека.

Желание умереть, лишь бы не услышать роковых слов о том, что все мертвы, лишь бы не увидеть их мёртвыми: жену, сразившую его улыбкой с первой встречи, любимицу Ирму с улыбкой как у мамы, такую серьёзную Кайлин и самую маленькую, но такую проказницу Санру. В моём сознании мелькали образы, накладывались одни на другие, моя семья — его девочки, его девочки — моя семья. И смерть-смерть-смерть.

— Ешь! — отчаянно закричала я.

Дёрнувшись, Тордос навалился на кровать и схватился за ложку. Он не хотел есть, и приказа в слова я не вкладывала, но его гнал животный инстинкт. Животный инстинкт заставлял его пережёвывать и глотать пищу.

Он не хотел есть.

И не хотел жить.

Но он ел, потому что я приказала, я дала ему какое-то дело, и это дело отвлекало его от леденящего ужаса, от жажды смерти.

Я сцепила трясущиеся пальцы и не сводила с Тордоса взгляд. Он уже почти давился, но доел, положил ложку на поднос.

— Пей! — на этот раз в моём голосе были ноты управления, и человек исполнил приказ без физиологического сопротивления.

— Теперь ты отдашь мне поднос, ляжешь в постель и поспишь. А потом будешь ждать. Жить и ждать, как это всё разрешится.

Я не собиралась лезть в это безнадёжное дело (заложники Культа не выживают!), я не хотела вовлекаться в это эмоционально, но Тордос не умрёт, пока я за ним присматриваю.

Этой решительности мне хватило до лестницы. Поднос задрожал в руках, задребезжала посуда.

А дедушка… если бы он понял, с кем связался, он молился бы о нашем спасении? Переживал бы за нас так же сильно? Или смог бы сохранить такое важное для менталистов спокойствие, смог бы он не переживать о том, что не может исправить и изменить? Как бы он себя чувствовал, если бы выжил он, а не я?

«Довольно!» — волевым усилием я заставила себя отгородиться от ситуации.

Сейчас не до Тордоса.

Поднимаясь вверх, я морально готовилась к разговору с Элором: всё же я его секретарь, и моё возвращение в ИСБ завязано на работу с ним. За то время, что меня не было, Диора должна была успокоиться, да и Вейра, наверное, свою часть ритуальных ругательств отработала.