Секретари. Региональные сети в СССР от Сталина до Брежнева

Юсупов, родившийся в крестьянской семье одного из кишлаков в Ферганской области, в 1916 году, в возрасте шестнадцати лет, пошел работать на хлопкоочистительный завод. Спустя восемь лет вступил кандидатом в партию. Это открыло новые карьерные горизонты. Юсупов стал профсоюзным и партийным функционером. С конца 1934‐го и по конец 1936 года он был слушателем курсов марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б) в Москве. Это несколько отдалило Юсупова от вершин узбекской власти. Но, как оказалось, вполне вовремя. Не связанный со старым руководством республики, уничтоженным в ходе террора, в сентябре 1937 года он стал первым секретарем республиканской парторганизации.

Ил. 2. Первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана У. Юсупов выступает на собрании по случаю 70-летия И. В. Сталина 21 декабря 1949 года. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)

Ко второй половине 1940‐х годов, после десяти лет управления Узбекистаном, закаленный, не очень образованный, но понимающий советские политические реалии руководитель превратился в опытного секретаря. Уже в начале 1948 года в докладе комиссии ЦК ВКП(б), посетившей Узбекистан, роль Юсупова описывалась следующим образом: «Тов. Юсупов в погоне за личным авторитетом стремится решать вопросы единолично, казаться всегда инициатором в постановке всех вопросов»[186]. «На всякое возражение или несогласие с его мнением со стороны отдельных членов бюро тов. Юсупов реагирует крайне болезненно», — говорил на пленуме ЦК Компартии Узбекистана в феврале 1948 года второй секретарь республиканской компартии Н. И. Ломакин

[187]. Материалы московской проверки свидетельствовали, что руководство республики, и в первую очередь ее партийные руководители, по сути, превратились в клиентов Юсупова:

Секретари ЦК КП(б) Узбекистана… в своей практической работе не принципиальны и по существу выполняют функции не секретарей ЦК, а помощников и советчиков тов. Юсупова. На одном из заседаний бюро второй секретарь ЦК т. Ломакин подхалимски заявил: «Золотые Ваши слова, Усман Юсупович, как бы их только не забыть»[188]

.

Трудно предположить, что такое восхваление патрона было искренним. Однако лояльное окружение Юсупова могло воочию наблюдать результаты возможной опалы, которой подвергся, в частности, глава республиканского правительства А. А. Абдурахманов. Юсупов не только решал все важнейшие экономические вопросы, которые формально находились в ведении Абдурахманова, но и взял в свои руки подбор кадров для правительства. «Тов. Юсупов, — утверждали московские контролеры, — игнорирует тов. Абдурахманова, не дает возможности развернуть ему работу в советских органах, часто подменяет его, старается доказать, что тов. Абдурахманов — слабый работник, лентяй»[189]. Такая тактика неформальной изоляции одного из высших руководителей республики вместо его полного изгнания с должности давала Юсупову многие преимущества. С одной стороны, Юсупову не требовалось увольнять Абдурахманова, вступая по этому поводу в переговоры с Москвой. Более того, на Абдурахманова можно было списывать любые экономические трудности и провалы. С другой — пример Абдурахманова служил хорошим уроком для других руководителей, а их коллективные нападки на опального председателя правительства активизировали механизмы круговой поруки и лояльности.

Значение такой сплоченности резко возрастало в моменты нараставшего нажима на республиканское руководство со стороны центра, что наблюдалось, например, в начале 1948 года. Вследствие разочаровывающих итогов хлопкозаготовительной кампании 1947 года узбекские руководители были вызваны в Москву для объяснений. 3 февраля 1948 года Политбюро приняло резолюцию «Об ошибках ЦК КП(б) Узбекистана и Совета Министров Узбекской ССР по руководству хлопководством». Юсупову и председателю Совета Министров Абдурахманову был объявлен строгий выговор, а второму секретарю Ломакину было указано, что он «не критически относится к недостаткам»[190].

Неприятности на этом не кончились. Согласно неписаным правилам, секретарь, получивший выговор в Москве, был обязан выступить перед местным активом с самокритикой и выслушать критику со стороны подчиненных. Это был потенциально опасный момент. Дозировать критику не так просто. Ее могло оказаться недостаточно, и тогда из Москвы следовали обвинения в зажиме критики и безответственном отношении к указаниям ЦК. Ее могло оказаться чуть больше, чем нужно, и тогда подрывался авторитет местного секретаря, а Москва получала материалы для дополнительных расследований и новых обвинений. В таких критических ситуациях многое зависело от степени сплоченности руководящих сетей.